Дети разлуки - [26]

– Споласкивайтесь! – послышался приказной окрик привратника, который, кажется, развлекался, глядя, как мальчики дрожат под ледяной струей. Кто-то прыгал, кто-то кричал, стараясь увернуться, а кто-то просто отходил в сторону, отказываясь мыться как следует.

– Бррр… Это все равно что в Сибири, даже хуже, – шутил Азнавур, ополаскиваясь с удивительной быстротой. – Что ты застрял? Шевелись!

Микаэль неподвижно стоял под душем, лицом к стене, с опущенной головой. Вода стекала по его спине, смывая мыльную пену с плеч и спины.

– Эй, я с тобой говорю! Ты что, заснул? – Азнавур дернул его за руку, и наконец Микаэль повернулся. – Тебе что, не холодно? Стоишь там, как кукла! – продолжал друг.

– Мне что-то грустно, – пробормотал Микаэль.

Вода в старых и ржавых трубах урчала, как зверь в клетке.

– Что ты говоришь?

– У меня сердце разрывается.

– Вытираться и прочь отсюда! Уже семь часов, – прогремел голос синьора Беппе, и привратник выключил воду.

Облачки мыльной пены, качаясь на воде, как маленькие айсберги, стекались к сливным отверстиям. Пора было возвращаться в палаты, одеваться и бежать на завтрак, а потом – в классы.

– У нас у всех разрывается, – ответил Азнавур. – Дик правильно сделал, что сбежал, а сейчас, кто знает, может, нежится в каком-нибудь хаммаме у себя дома. – Он взял размытый кусок мыла и положил в металлическую мыльницу.

Он просто не услышал его и даже толком не разглядел. Если бы он был повнимательнее, то, помимо потоков воды, стекавших по лицу Микаэля, заметил бы слезы, которые, несмотря на все усилия, другу не удалось сдержать.

Шел урок богословия, которое отец Кешишьян преподавал с обычным рвением и способностью привлекать внимание молодых людей даже к весьма неприятным и сложным темам. Несмотря на его строгость, ученики признавали за ним отменную подготовку и значительную харизму. Микаэль, которого особенно интересовала теология, восхищался его образованностью, выходившей за рамки предмета, и интуитивно чувствовал его горячность, его жажду знаний. Да, Волк был действительно особенным человеком. В этот момент он говорил о Халкидонском соборе и диспуте о природе Христа, пользуясь древнегреческой терминологией.

Слушая звучание античных терминов, Микаэль смотрел в окно, выходившее в сад колледжа. Его взгляд скользил поверх ограды из кованого железа и дальше, за романтический мостик, соединявший два зеленых холмика, потом вдоль тропинки, выложенной булыжником, и наконец задержался на неоклассическом фасаде Казин, библиотеки колледжа.

Микаэль вспомнил, как впервые увидел это здание. Он только что приехал из Греции после долгого путешествия по Адриатическому морю. Войдя через небольшую боковую дверь, он на минуту поставил свои чемоданы на пол и через окна холла увидел его. Элегантность этого сооружения напомнила ему родину. На мгновение ему показалось, что Казин – это Парфенон, и он просто выглянул в окно, чтобы полюбоваться на красоту Акрополя. Весь остаток дня он страдал от ужасной ностальгии, такой сильной, что испытывал буквально физическую боль. И ему захотелось схватить свои чемоданы, сбежать в порт и ждать на пристани, когда вернется «Канарис», греческий пароход с красной трубой и множеством иллюминаторов, чтобы сесть на борт и отправиться в родную сторону.

Прошлой весной, за несколько недель до конца учебного года, однажды утром в понедельник священник армянской диаспоры отец Петросян позвонил в дверь дома Делалянов.

– Тикин[20] Делалян, не уделите мне полчасика? – спросил он у Вероники, матери Микаэля. – Я хотел бы обсудить с вами очень важное дело.

Тикин Веронику не удивил этот визит, священник часто заходил в гости. Весь вид Петросяна говорил, что дело срочное, но, несмотря на это, она сначала приготовила кофе, подала его на серебряном подносе вместе со стаканом холодной воды и только потом выжидательно устроилась в кресле.

– Я слушаю вас, – сказала она с улыбкой.

На ней было черное платье. С тех пор как умер ее муж, она все время носила черные платья и собирала в традиционный пучок седые с голубоватым отливом волосы.

– Я хорошо знал вашего мужа, доктора Харутюна, царствие ему небесное, – начал священник. Вероника поправила заколку для волос, чтобы скрыть волнение, которое по-прежнему охватывало ее при упоминании имени мужа, хотя после его смерти прошел уже год. – Я также знаю, как много он сделал для диаспоры, истинная опора для нашего народа, – продолжал он. – Его преждевременная кончина опечалила нас всех, это невосполнимая потеря.

Вероника отвела взгляд. Небо за окном сияло, как бирюза.

– Спасибо, отец Петросян, – тихо сказала она.

– Но жизнь продолжается, мы не должны сдаваться… Поэтому нет смысла напоминать, как важно растить новые поколения, чтобы наши коммуны могли развиваться в странах диаспоры. Мы живем в Греции, ничего плохого, напротив, мы должны благодарить эту страну за то, что она предоставила нам кров и пищу. Но только если наши дети смогут приобщиться к высокой культуре и получить образование, только тогда, говорю я, будет у нас будущее.

Разговор был действительно серьезный. Эта тема не раз поднималась во время многочисленных обеден и проповедей по праздникам. Вопрос, безусловно, насущный, но зачастую трудновыполнимый.