Дети Одина - [52]

Так и сделали. Яму разделили пополам огромной каменной плитой, чтобы каждый из погребенных слышал, как бьется его сосед, но не мог ему помочь. Воля конунга была исполнена в точности.

Но когда рабы-трэли заваливали яму, среди них явилась хрупкая фигура в плаще с глубоким капюшоном и уронила туда, где лежал Синфьётли, что-то завернутое в солому. И когда дерн и земля заслонили от узников небо, Синфьётли крикнул Сигмунду:

— Я не умру, потому что государыня бросила мне кусок мяса, завернутый в солому.

Немного погодя Синфьётли опять крикнул Сигмунду:

— Государыня вложила в мясо меч. Могучий меч. Я почти уверен, что это Грам, о котором ты мне говорил.

— Если это Грам, — отозвался Сигмунд, — то он сможет прорезать плиту. Попробуй воткнуть острие в камень.

Синфьётли попробовал, и острие прошло насквозь. Тогда пленники взялись за меч каждый со своей стороны и распилили плиту надвое. Потом сообща легко сбросили дерн и землю и наконец очутились под вольным небом.

Прямо перед ними возвышались палаты конунга Сиггейра. Друзья натаскали сушняка, навалили вокруг конунговых палат и подожгли. Огонь перекинулся на дом. Тогда в дверях показался конунг Сиггейр и закричал:

— Кто посмел подпалить жилище конунга?

И Сигмунд ответил:

— Я, Сигмунд, сын Вёльсунга, дабы отомстить тебе за злодейское убийство Вёльсунгов.

Увидев Сигмунда с Грамом, богатырским мечом, Сиггейр скрылся в доме. На его месте возникла Сигню, мертвенно-бледная, с отрешенным взглядом. Сигмунд позвал ее:

— Сюда, сюда! Это я, Сигмунд. Беги из пылающего дома Сиггейра, и мы вместе вернемся в Бранстокские палаты.

Но Сигню молвила:

— Все кончено. Возмездие свершилось, и меня больше ничто не удерживает в жизни. Ты продолжишь род Вёльсунгов, брат мой, и в этом мое утешение. Без радости выходила я за конунга Сиггейра, и без радости я жила с ним, но с радостью умру с ним рядом.

Она исчезла в дыму. Пламя объяло конунговы палаты, и все, находившиеся внутри, сгорели. Так были отмщены Вёльсунги.

Сигурд, едучи лесными тропами, размышлял об этом деянии Сигмунда, своего отца, и юного Синфьётли, своего родича, и о том, что случилось с ними впоследствии.

Сигмунд и Синфьётли покинули земли конунга Сиггейра и возвратились в страну, где стояли Бранстокские палаты. Сигмунд стал великим конунгом, а Синфьётли — вождем его дружины.

А дальше было так. Сигмунд женился на женщине по имени Боргхильд, брат которой любил ту же девушку, что и Синфьётли. Юноши сошлись в честном поединке, и Синфьётли сразил брата Боргхильд наповал.

Чтобы примирить его с государыней и как-то возместить ей ее утрату, Сигмунд дал Боргхильд увесистый слиток золота. Жена конунга взяла его и проговорила:

— Вот как, оказывается, ценятся достоинства моего брата! Не будем больше упоминать о его гибели.

И она пригласила Синфьётли в Бранстокские палаты. Но, хотя Боргхильд ни словом, ни жестом не выдала вспыхнувшей в ней ненависти, она задалась целью извести мужнина любимца.

Той ночью в Бранстокских палатах был пир, и супруга конунга Боргхильд обносила гостей хмельным медом. Она подошла к Синфьётли и протянула ему рог.

— Прими этот напиток из моих рук, о друг Сигмунда, — произнесла она.

Но Синфьётли прозрел в ее глазах смерть и сказал:

— Я не буду пить из этого рога. В питье яд.

Чтобы прекратить насмешки, которыми Боргхильд принялась осыпать Синфьётли, Сигмунд, стоявший рядом, взял у жены рог. Никакой яд и никакая отрава на него не действовали. Он поднес рог к губам и осушил одним духом. Государыня сказала Синфьётли:

— Даже пить за тебя должен кто-то другой?

Чуть позже Боргхильд снова подошла к Синфьётли с рогом, полным меда, и снова предложила ему угоститься, но, посмотрев в ее глаза, он прочел в них жгучую вражду.

— В питье яд, — сказал он. — Я не приму его.

И опять Сигмунд взял рог и опростал его одним духом. И опять государыня посмеялась над Синфьётли.

В третий раз она подошла к юноше и, прежде чем поднести ему рог, сказала:

— Вот тот, кто боится выпить как мужчина! Разве в нем бьется сердце Вёльсунга?

Синфьётли видел ненависть в глазах Боргхильд, и даже ее издевка не могла заставить его принять мед. Как и прежде, Сигмунд стоял рядом. Но ему надоело поднимать и опрокидывать рог, и он шепнул Синфьётли:

— Промочи-ка усы.

Синфьётли подумал, что Сигмунд хочет, чтобы он в конце-то концов выпил мед и перестал вносить раздор в его семью. Но Сигмунд имел в виду совсем другое. Он хотел, чтобы Синфьётли притворился, будто пьет, и дал меду стечь по усам на пол. Не поняв друга, Синфьётли взял у государыни рог, поднес его к губам и опорожнил. И только он это сделал, как яд, растворенный в питье, проник в его сердце и он упал мертвый на пол Бранстокских палат.

О, как горевал Сигмунд о своем родиче и друге. Никому не позволив прикоснуться к телу, он на собственных руках понес Синфьётли через лес к морю. На берегу его внимание привлек необычайно высокий старик, вытаскивающий на песок лодку.

— Я возьму твою ношу, — сказал старик.

Сигмунд положил тело Синфьётли в лодку, намереваясь занять место рядом с ним. Но не успел он и глазом моргнуть, как судно отчалило от берега без паруса и весел. Сигмунд, провожая взглядом старика, стоявшего на корме, понял, что это не смертный, а Один Всеотец, даритель меча Грама.