Дети Луны - [9]

Штурм начался еще ночью, и на рассвете орденским войскам удалось прорваться в город сквозь пролом в стене. Но до полной сдачи было пока далеко. Бои шли на всех близлежащих улицах. Кроме того, нападающие рассеялись, ибо, очутившись в городских стенах, сразу начали врываться в дома, насилуя и грабя. Окраинные кварталы занялись почти мгновенно — там не было каменных построек. Горожане возводили баррикады. Стенобитная машина ордена, уже сыгравшая свою роль, застряла в одном из узких переулков. Проходили часы, а Книз все еще продолжал сопротивляться. Наконец Визе удалось собрать людей и пробиться почти к самой главной площади. Путь к ней преграждала огромная баррикада. Там ждали последние защитники Книза — обескровленные, изуверившиеся во всем, жаждущие только одного — умереть с оружием в руках. Но у Генриха Визе был большой опыт по части взятия городов. Он знал, как можно победить и таких людей.

Улица горбатилась криво. На изгибе ее торчала полусгоревшая часовня. И с той и с другой стороны молчали. Там, где выстроились, загородившись щитами, пехотинцы, возвышались два закованных в латы всадника — высокий, тощий Мутан, носивший поверх лат коричневую рясу, и Визе. Внезапно, так же молча, строй расступился и из проема вытолкнули шестерых. Одного из них знал весь город — это был Хайнц, другой — белесый юноша с окровавленным лицом, у обоих руки были скручены за спиной. Беременная женщина, босая и простоволосая, и цепляющиеся за ее юбку дети — девочка лет пяти и мальчик лет трех. А за ними — трое крепких, сильных, в красных колпаках и куртках из буйволовой кожи.

Мужчин убили первыми. Свалив их на землю, им поначалу выкололи глаза, потом отрубили руки, потом ноги, потом головы.

За баррикадой молчали. Только слышно было, как всхлипывает женщина. Затем двое схватили ее за руки.

— А-а, проклятые! — закричала она. Все взгляды сошлись на ней. На боковые улицы никто не смотрел. Ее запрокинутое тело выгнулось дугой. И один из палачей, взмахнув двуручным мечом, распорол ей живот. Она упала, но еще продолжала кричать, корчась на мостовой. Книзцы не выдержали. С завала прыгали люди, размахивая дубинами и топорами. Но Визе взмахнул рукой, лучники спустили тетивы, и горожане падали на бегу. Латники взяли копья наизготовку, и одновременно упали головы детей.

Захрипела труба. На вершине завала показался изможденный заросший человек.

— Сдавайся, Арнсбат, — сказал Визе. — Или с вами всеми будет то же.

Снова повисла тишина, которую оборвал жуткий, срывающийся крик:

— Не сдавайтесь! Вельф Аскел идет к вам на помощь!

Все остолбенели, потому что голос раздавался ни с той, ни с другой стороны, а словно бы с неба. Кое-кто из орденцев закрестился. Но Визе успел заметить какую-то тень в окне часовни. Он отдал приказ, несколько стрел влетели в окно, однако вопль продолжал звенеть над улицей:

— Конница Аскела нынче же будет здесь! Помощь близка! Не сдавайтесь!

И, словно по сигналу, горожане ринулись вперед, невзирая на встречный град стрел. В отчаянном порыве им удалось отбросить солдат ордена, но у городских ворот те вновь сомкнулись и пошли в наступление.

То, что творилось в Книзе в последующие часы, можно было определить одним словом — ад. Сгустились сумерки, наступила ночь, а бой все продолжался. Навстречу окованным медными листами щитам летели камни. Отовсюду слышались крики и стоны. Рубились в домах, на крышах, в переулках. Лишившийся оружия стремился зубами вцепиться в горло врага и умирал на его трупе. Так, в огне пожаров, в лихорадке ненависти, в предсмертных хрипах проходила ночь, и над всем этим падал легкий весенний снежок, ибо силам небесным не было никаких дел до людских междоусобиц. И когда уже казалось, что разгулу меча и огня не будет конца, Вельф Аскел подошел к городу.

Достоверно одно — Генрих Визе узнал об этом гораздо раньше защитников Книза. Быстро осознав изменившееся расположение сил, он бежал с частью верных людей, бросив город, Мутана и его отряд. При первом же столкновении божий брат был зарублен Вельфом. Пока аскеловская конница гонялась за отступающими орденскими войсками, добивая обессиленных и рассыпавшихся пехотинцев, горожане с последней яростью набросились на тех, кто еще оставались в Книзе, обирая и оскверняя трупы, хватая пленных, чтобы предать их мучительной казни.

И тогда в слабом свете наступающего дня на площадь из бокового переулка, шатаясь, на негнущихся ногах, с обломком меча в руке вышла Адриана. Слепая злоба и ненависть, неожиданная изворотливость, дававшие ей силы проникнуть в город и принять участие в бою медленно оставляли ее. После того, что она увидела, стоя в окне часовни, ее охватило единственное желание — бить, убивать, иначе она задохнулась бы. Всю ночь она сражалась, и в каждом противнике видела одного — коренастого, кривоногого человека, от которого когда-то стояла на расстоянии вытянутой руки с ножом. Ее одежда и руки были забрызганы кровью, шапку она давно потеряла в свалке, но на теле ее не было ни царапины. Невредимой выбралась Адриана из кровавой каши. Опять и опять невредимой.

Теперь она не знала ни что ей делать, ни куда идти, ибо выполнила свое предназначение. Она брела без цели, как сомнамбула, не в состоянии ни радоваться победе, ни оплакивать погибших, перешагивая через трупы. И тут из грязи у ее ног взглянули на ее знакомые светлые глаза. Она нагнулась, сразу обретя прежнюю ясность мыслей.