– Если вы сами этого хотите.
Эддисон зажал рот ладонью и уставился в стол с таким озадаченным видом, что в попытках не показать своей злости, должно быть, страдал неимоверно. Стерлинг, сложив руки на коленях, тоже не сводила с них глаз, хотя они блестели влагой.
Вик…
Вик вынес меня из ада, когда мне было десять лет, и с тех пор спасал еще множество раз. Он встретился с моим взглядом, улыбнулся печально, но спокойно и кивнул.
Я пристально взглянула на жетон в своих руках, глубоко вздохнула и посмотрела на агентов Отдела внутренних расследований, сидевших напротив меня за столом.
– Агент Рамирес, вы приняли решение?
Еще один медленный глубокий вдох, и, собрав всю свою храбрость, я четко ответила:
– Приняла.
Жила-была некогда девочка, которая боялась причинить боль другим.
В контексте это звучало странно, и она понимала это. Ведь ее так долго заставляли страдать люди, которым полагалось любить ее, заботиться о ней, о ее безопасности. Она по-прежнему полна шрамов, неизбывно терзавших ее душу и тело. Она ощущала их под своими пальцами, вспоминая о своих страхах.
Существует внешний предел, ограничивающий возможное исцеление. Наступает момент, когда фактор времени уже не играет роли: исцеление дошло до максимально возможной точки.
Но она пережила все, выжила в испытаниях, разрушавших ее, и постепенно ей удалось начать свою новую жизнь. Она победила, у нее появились друзья, и она нашла свой путь к любимой работе.
Ей просто хотелось помогать людям, помогать детям.
Только этого она и хотела, практически с того самого момента, когда осознала существование такой возможности. Когда она наконец избавилась от всех тех лет и наслоений страхов, то поняла, что может взглянуть в будущее, и осознала, что ей нужно жить дальше, помогая другим так же, как когда-то помогли ей самой.
Однажды ночью, после многолетних страданий, к ней спустился ангел; он освободил и спас ее.
На этом ее страдания не закончились, и раны ее продолжали болеть, но все-таки это событие изменило ее жизнь. Она заглянула в глаза ангела – добрые, печальные и ласковые – и поняла, что обрела путь на всю оставшуюся жизнь, если только у нее хватит сил пойти по нему.
И ведь она помогала, разве не так? Больше помогала, чем вредила?
Иногда это было не в ее власти. Она старалась спасти детей, обеспечить им лучшую жизнь, и разве ей в большинстве случаев это не удавалось? Или разве она не стремилась всеми силами избавить их от прошлого, от забытых ею воспоминаний – ее личных воспоминаний, – убеждая, что важнее то, что будет с ними дальше?
Она сомневалась, хорошо ли уравновешены чаши весов. Помогла ли она больше, чем повредила?
Но Мерседес знала – надеялась, молилась и понимала, – что этот страх помогает ей стать лучшим агентом. Он заставлял ее беспокоиться об их будущем, а не только о прошлом. С одними детьми она потерпела неудачу, других детей ей удалось спасти, и есть еще дети, за спасение которых она продолжала бороться (пока еще не спасенные дети), и да будет она проклята, если посмеет отказаться от любого из них.
Жила другая испуганная девочка, выбравшая иной путь, но Мерседес выбрала именно этот – и она будет идти по нему вперед, только вперед.