Дети Лавкрафта - [56]
– Разве можно, чтоб посетители являлись незваными? Послы короля Скупого? Там двое среди них… королевский драгун и прямоходящий зверь из Урской династии? Сэр Марион Хэнд и Кролик Аббат? Стоит ли мне опасаться худшего?
Твой прихвостень (человек, проклятье которого – невозможность выговорить повествовательное предложение) не питает слабости к эмоциям, того меньше – к гиперболам.
Ты обдумываешь безрадостные последствия этого неожиданного визита агентов короля. Трудно сосредоточиться в такой близи к источнику большего в тебе и его вечного пения. Пустота бушует за этой тонкой перегородкой, еще громче после недавней кормежки. Ее не унять. Ее не насытить. Она стремится стереть твое личное факсимиле и отправить тебя с заданием полного уничтожения. Ты силишься сохранить личность и преуспел в том на комариный волосок.
– Джей.
– Да, Барон?
– Они привели с собой собаку? Я ненавижу собак, в особенности этого пса.
– Вроде нет.
– Повезло. Беги за приличным фарфором.
Металлическое лоно Звезды Страха
Снег таял и выпадал вновь. Император и несколько королей избавились от груза плоти и обратились в прах. Отгремели несколько мелких войн. Жизнь шла как обычно. Время от времени стая воронов усаживалась на вершине холма и гадила на стоявших истуканов. Многие гнездились в ветвях наводящего ужас трепещущего дерева, которое уже тысячелетие терпело птиц. Ни один из воронов не принадлежал к Урской династии: они складно и сказать-то не могли, что побудило их сбиться в стаю. Народы Пелоки и Малета считали воронов посланцами и глашатаями Того света. Возможно, стая поджидала какой-то особой разновидности смерти.
Между тем свободные от земных законов физики, тело Лохинвар и ее рассудок зависли, вмороженные в черный лед ледника, доставленного с южного полюса покинутой планеты, что вращалась вокруг звезды, столь удаленной от Земли, что ее нельзя было разглядеть в телескоп. Подсознание Лохинвар мерцало на орбите вокруг вышеупомянутой звезды. Она этого парадокса не постигала. Голос Сверхразума (так определял себя бестелесный интеллект, заполнявший окружающие тени) утешал ее. Необычайная форма обучения началась, введенная этим призрачным присутствием давно исчезнувших видов. Секреты матери, тайны Матери-цивилизации и ей подобных вводились посредством внутривенных капельниц непосредственно в мозг юной Лохинвар.
Настал день, когда ее подсознание улетучилось с галактического кольца домой и тем самым воссоединило рассудок, тело и душу. Ее оживленная модель была помещена в специально созданное и полунесокрушимое тело. На левом плече Лохинвар появилась татуировка сорокопута, запечатлевшая кладезь разрозненных познаний, которые вполне могли бы обеспечить ей более счастливый жребий среди троглодитов или довести до сожжения на костре как ведьму. Соответствующие обстановке латы и вооружение были предусмотрены. Прежде чем Лохинвар вышла из стального лона под горой у безымянной реки, Сверхразум предупредил ее: возврата быть не должно, не вздумай возвращаться. Энергия защиты введена и начала действовать.
«Твоя модель, – сказал Сверхразум, – разработана на максимальное насыщение. Употреби свои познания на свершение великих и ужасных деяний».
– Нет у меня ощущения, будто я хоть что-нибудь знаю, – призналась Лохинвар.
«Говоря относительно, и это тоже правда».
– Я что, перевертыш?
«Уже нет. Теперь ты опять настоящая девушка, более или менее. Тяготение развернуло и вознесло настоящую девушку на поверхность мира сего. Прощай, Лохинвар. Дай себе волю, круши… и в любой из вселенных, какая подвернется».
Последний ужин[22] в Замке Крови
Ужин стал катастрофой. Масштаба Помпей, или вулкана Кракатау, или последнего акта шекспировской пьесы.
Агенты короля оставили свою свиту во дворе замка. Этих двоих, Урскую зверюгу и рыцаря, не интересовали ни фуа-гра, ни твоя впечатляющая подборка летних вин. Они явились, обеспокоенные слухами о насилиях, грабежах и темных делишках, которые доносились из твоих поместий. Крестьяне пропадают фургонами. Целые деревни лежат покинутые всеми, кроме крыс.
Глаза белокурого драгуна сузились, а его улыбка сделалась едкой. Он отмечает твою неестественную вышину, наводящее страх выражение лица (которым вы, о, так искусно управляетесь в мерцании ламп: вы – кривое зеркало собравшихся за пиршественным столом). А сам, мерзавец, наглый такой в своей снежно-белой кольчуге и бархатном плаще. До того красив, что аж больно делается. Сомнений нет, девицы, им поруганные, и его детки-бастарды по всей этой земле разбросаны.
Кролик Аббат поглаживает усы. Предусмотрительно он даже не касается ни своего кубка, ни своей тарелки. Как бы между прочим спрашивает, не принимал ли ты случаем местную женщину по имени Элизабет Лохинвар, жену Эстебана Лохинвара, охотника и выдающегося флейтиста.
Очевидно, Кролик Аббат и эта леди были соратниками и несколькими годами ранее служили фрументариями
