Дети Капища - [7]

– Ты себя особо не вини, – сказал Васильевич сухо, – работа у них такая – за других умирать. Но за сочувствие – спасибо.

К Сергееву подскочил врач и санитары с носилками.

– Не смейте курить, – этот моложавый доктор в белоснежном халате и насквозь промокших туфлях был действительно возмущен. – Это же больница!

– Придется бросить, – сказал Сергеев и кинул окурок в плещущуюся под ногами воду. Сигарета зашипела и погасла.

– Ложитесь! – приказал врач неприязненным голосом.

Сергеев подчинился.

– Тебя как звать? – спросил он от дверей. – А то все Васильевич, да Васильевич, как сторожа на ферме. Имя-то у тебя есть?

– Валера, – сказал Дональд Дак, тоже кидая окурок под ноги. – Валерий Васильевич, ежели совсем официально. Но ты можешь и без условностей. Я уж потерплю.

– Зер гут, – сказал Сергеев, усмехнувшись, и Васильевич невольно улыбнулся ему в ответ. – Я и сам не люблю условностей.

Глава 2

Заставу они просто обошли. Ярко горящие костры были видны еще за пятьсот метров, – темно, холодно, сыро и страшно – вот народ и грелся. Натолкнуться на пикеты с такой организацией системы патрулирования мог только слепоглухонемой диверсант. Сергеев подумал, что с удовольствием бы вышел к часовым, побеседовал бы и заночевал в одном из жилых, правда, условно жилых, домов в нагорной части города. И заглянул бы к Красавицкому. Надо было подумать и прикинуть по времени – смогут ли они успеть на встречу с Али-Бабой.

Тут, в бывшем Днепропетровске, колония была невелика. В последний раз, когда Сергеев попал сюда, в ней едва насчитывалось триста человек. Численность населения была величиной непостоянной. Сергеев помнил случаи, когда за одну зиму или за один набег какой-нибудь банды такие поселения запросто исчезали с лица земли.

Здешняя колония была известна на всю Зону совместного влияния и называлась «Госпиталь».

Собственно говоря, она и образовалась вокруг Госпиталя – единственного места оказания квалифицированной медицинской помощи на триста километров в округе. Он был организован в дни потопа выжившими в количестве трех штук врачами, одной профессиональной медсестрой и разбившимся здесь же самолетом медицинской авиации, из которого вытащили и передвижную операционную, и лекарства, и многое-многое другое, без чего спасать людей в условиях катастрофы было бы невозможно.

Сюда и сам Сергеев, и те, кто старался хоть как-то помочь людям в Ничьей Земле, по сию пору свозили лекарства: кто новые, доставленные контрабандой, кто найденные на складах, с давно вышедшим сроком годности, но остававшиеся условно эффективными. Особенно когда выбирать было не из чего.

Два года назад, после вспышки желудочных инфекций, население колонии выросло почти в два раза. У Красавицкого были нужные лекарства, и те, кто не умер по пути в Госпиталь от кровавого поноса, остались здесь зимовать, да так и прижились.

Город когда-то был большим, с едой проблем не было – военные склады, супермаркеты, базы могли дать пропитание и большему количеству людей на пятнадцать-двадцать лет. Те, кто посмелее, помимо мародерства в развалинах промышляли еще и охотой. Но тут, кроме риска не выйти из леса, существовал еще и риск забрести на зараженные территории или застрелить дичь, которая там попаслась. Такой дичи в окрестностях Днепра, там, где заражение химикатами и радиоактивными материалами оставалось наибольшим, было несчетное количество.

А спустя год после демографического взрыва, то есть прошлой осенью, колония наполовину опустела – виной тому стала колодезная вода, в которую попали ядовитые химикаты из почвы. Откуда они взялись в глубокой артезианской скважине – не знал никто, но за одну ночь умерло полторы сотни людей – все, кто набрал из скважины воду вечером. Сергеев как раз пришел в Госпиталь с грузом антибиотиков, антисептиков и перевязочных материалов и угодил аккурат на похороны.

Красавицкий рыдал, как ребенок, но самолично организовывал работы по захоронению – осень была теплая, и медлить было нельзя.

Тимуру Красавицкому – отчество у него было татарское, совершенно не выговариваемое – перед потопом едва исполнилось сорок. Был он человек небедный – все-таки своя клиника в полуторамиллионном городе что-нибудь да значит. Жена, трое детей, стабильный бизнес, выездные операции по всей стране, консультации, участие в международных симпозиумах…

Все закончилось в один день. История была чем-то похожа на историю Михаила. Отъезд ненадолго, который оказался отъездом навсегда. Разрушенный, просевший от чудовищного удара воды дом в пригороде. Трупы жены и детей, законсервированные в слое радиоактивного тестообразного ила, – зеленые, раздутые куклы, вросшие в ссохшуюся от жары, омерзительно воняющую химией корку, похожую на скисший творог.

Торопливое прощание, чавкающая под лопатой земля, покрытая тонкой пленкой высыхающей под солнцем плотной слизи. Высыхая, она шла трещинами и светлела, отчего комья могильной земли становились похожи на надкушенные пирожные-безе.

И запах…

Как хорошо Сергеев помнил запах тех дней! При одной мысли о нем, при первом же воспоминании – он заполнял ноздри и ложился тяжелым сладким налетом на язык.