Дети Ивана Соколова - [60]
Глава двадцать девятая
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Чем дальше время отодвигало нас от войны, тем больше страдал Сергей от того, что все забыл.
Как и раньше, он верил, что ему поможет объявление. Он хотел описать все свои приметы, подходил к зеркалу и, чуть наморщив лоб, с удивлением смотрел на себя. Он спрашивал меня о цвете своих глаз и сердился, когда я говорил, что они карие.
— Карие только у девчонок бывают!
Как-то он снял рубашку и показал мне свою спину. Я тщательно исследовал ее, но ни одной родинки не обнаружил.
— Нет! — уверял я его.
Сергей огорчился.
Он плохо спал, мало ел, был вялым, удрученным или куда-то спешил.
По ночам он бормотал про себя что-то невнятное.
Несколько раз ночью к нам в спальню приходила Светлана Викторовна и садилась у Сережиной койки.
И Галя, и Светлана Викторовна, и Капитолина Ивановна думали о том, как бы помочь Сергею.
Галя не сводила с него глаз, когда он вдруг менялся в лице и хватался за лоб рукой. Что-то мелькало в его глазах, но тут же ускользало.
В нашем городке, на Астраханской улице, открылась фотография. В ее окне появились первые портреты. Редко кто из прохожих пройдет мимо и не взглянет.
Андрей попросил Капитолину Ивановну взять со сберкнижки деньги, которые он получил после гибели отца.
— Зачем тебе?
Сережу снять на всю витрину.
— Без твоих денег обойдемся, — ответила Капитолина Ивановна.
Целой гурьбой пошли мы на Астраханскую улицу.
Галина Ивановна и Захар Трофимович объяснили фотографу цель нашего прихода.
Сережа очень волновался.
Галина Ивановна, перед тем как причесать Сережины волосы, смочила их водой. Вихры улеглись. Захар Трофимович запротестовал и взъерошил Сережины волосы.
Фотограф усадил Сережу перед большим фотоаппаратом.
Фотограф усадил Сережу перед большим фотоаппаратом.
Сережа впился глазами в одну точку. Он сжал губы. Глаза его блестели. Он весь был устремлен куда-то вдаль…
В комнате вспыхнул ослепительно яркий свет.
Сережа так растерялся, что не сразу поднялся со стула.
Через неделю большой портрет Сережи, наклеенный на толстый картон, был помещен в самом центре витрины. А еще через несколько дней все мы увидели портрет Сережи в красивой светло-коричневой деревянной раме. Как оказалось, это постарался старый бондарь Василий Кузьмич.
Капитолина Ивановна обещала вывесить еще две фотографии Сережи в других городах.
Как-то Сергей первым проснулся и толкнул меня в бок:
— Может быть, сейчас кто-нибудь на меня смотрит. А вдруг узнает?
…Ранняя весна пришла к берегам Невелички. Солнце с каждым днем грело теплей и ярче, сгоняя к реке бурные, мутные потоки. «Снежный человек» оттаял. Андрей замаскировал его соломой и прошлогодней травой. Пусть отдохнет без головы до будущего снега.
…В один из первых майских дней к нам в корпус вошел широкоплечий человек в форме летчика.
Сразу было видно, что он побывал в боях. Не могло быть, чтобы у него от рождения так двоился подбородок. Несомненно, это шрам.
Вслед за летчиком, который, как мне показалось, очень спешил, вошли Капитолина Ивановна и Светлана Викторовна.
Летчик посмотрел на нас всех, а потом остановил свой взгляд на Сереже. Тот сразу насторожился.
Капитолина Ивановна сказала:
— Сережа, это твой папа!
— Папа! — пронзительно закричал Сережа, за трясся всем телом и бросился к летчику.
Должно быть, этот крик был слышен и в других корпусах нашего детдома.
Летчик стоял посередине комнаты, широко расставив ноги, но вдруг закачался. Светлана Викторовна быстро подставила ему стул.
— Сын! — прошептал он.
Сережа забрался к нему на колени. Он гладил его по волосам, по лицу; прижимался то к его щекам, то к груди, на которой было много орденов. Он словно не доверял сам себе. А потом положил свою руку летчику на плечо, откинулся, пристально посмотрел ему прямо в глаза.
Сережа вдруг спрыгнул с колен летчика, и снова его страшный крик заставил нас всех вздрогнуть.
Сережа подбежал к своей койке и еще раз посмотрел на летчика, покачал головой и прошептал:
— Нет, это не он. Мой папа был совсем другим.
И тогда в тишине раздался взволнованный голос Капитолины Ивановны:
— Каким же был твой папа?
— У моего папы на фуражке был краб. Мой папа не испытывал самолеты, он строил корабли. Мы жили в Ленинграде. Мама отвезла меня в Сталинград.
Сережа заговорил очень быстро, не в силах справиться со всем, что нахлынуло на него.
Вначале мне даже показалось, что он бредит. Он откинул назад свою голову и говорил, говорил без конца, крепко ухватившись руками за спинку кровати.
Все мы ловили каждое его слово. Мы уже забыли о летчике, как вдруг увидели, что он прикрыл свое лицо руками.
Капитолина Ивановна дала знак, чтобы все вышли из спальни.
Все это было очень непонятной даже досадно: о каком вдруг отце вспомнил Сережа, когда отец разыскал его и сидит с ним рядом! Сам не знает, что говорит.
Но я ведь еще не знал тогда, что этот человек в первые дни войны потерял свою семью. Он жил надеждой напасть на след своего единственного сына. А когда исчезла надежда, решил усыновить мальчика.
Капитолина Ивановна рассказала летчику, что у нас в детдоме живет мальчик, который забыл все, что с ним было раньше, и именно его летчик решил назвать своим сыном.
