Дети Ивана Соколова - [55]
Этот «гитлер-югенд» часто кидал в Галю свои ботинки, смеялся и противно фыркал: «Фи, фи». Иногда он вдруг начинал кричать: «Ура! Ура! Галя, Галя, твой рус-солдат валит в штаны!»
У нас горели глаза. Эх, схватить бы нам его за эти аксельбанты!
Галя рассказала, как ее хозяйке принесли извещение о том, что на Восточном фронте погиб ее брат. Хозяйка прибежала на кухню, схватила с плиты кастрюлю и плеснула кипятком Гале в лицо…
Муж хозяйки, генерал, воевал на Восточном фронте. Галя каждый день убирала его кабинет. На одной стене в позолоченной раме висел портрет длинноухого и надменного владельца кабинета; напротив же, тоже в раме, висел портрет его любимой собаки.
Галя рассказала о том, как в 1943 году начались сильные бомбардировки Берлина. Самолеты летели низко над крышами; грохот моторов и взрывов потрясал даже стены глубоких подвалов.
После налета советских самолетов Галя вышла из бомбоубежища. Она обрадовалась, увидев берлинские дома, объятые пламенем.
Все чаще и чаще она слышала, как генеральша и ее гости стали произносить слово «Сталинград».
Вскоре в Берлине был объявлен шестидневный траур. Немцы ходили злые и мрачные, с черными повязками на рукавах пальто. А Галя радовалась: выстоял и победил Сталинград!
Генеральшу часто навещали военные. «Откуда ты?» — спрашивали они Галю. А она им гордо отвечала: «Из Сталинграда!»
— Если бы вы видели, как перекашивались их морды! — сказала Галя. — Живьем проглотить хотели.
Тут Оля не выдержала, соскочила со стула и, подпрыгнув, бросилась обнимать Галю. Она забралась к ней на колени, обвила ее шею руками и, не отпуская от себя, повторяла:
— Еще, еще рассказывай!
Глава двадцать седьмая
ЛАМПОЧКИ
Война кончилась, а у нас в детдоме стало беспокойней. Каждый ждал каких-то перемен в своей судьбе.
Все чаще приезжали отцы и матери. На наших глазах происходили незабываемые встречи.
А некоторые уезжали ни с чем; в списках облоно была большая путаница, в них значились и те, кто всего несколько дней прожил в нашем детдоме, а потом был отправлен дальше. В бумагах терялись следы, зато в жизни возникали неожиданные встречи, совпадения и догадки.
Приедет кто, а сердце не на месте: а может быть, это приехали за мной, а может быть, это мне привалило такое счастье?
Как-то у нас в городке на несколько дней остановились цыгане. Начали цыганки ходить из дома в дом, предлагали погадать. Им рассказали, что в детдоме тоже маленькая цыганка живет.
И мы говорили Земфире:
— Вот и за тобой приехали!
Она очень испугалась, раньше была такая веселенькая, а теперь притихла; боялась нос высунуть.
А откуда вы знаете, что я цыганка? Это кто-то меня ударил палочкой, вот я и почернела.
Если бы ты была не цыганка, ты бы так плясать и петь не умела, — говорили мы ей.
Однажды цыгане толпой подошли к детдому.
Как узнала об этом Земфира, схватила тетю Фешо за юбку и спряталась.
Мы выбежали во двор на цыган посмотреть.
Хотели они в корпус зайти, но сторож их не пустил. Больше всех шумела старая цыганка:
— Отдайте нам нашу девочку! Будет у нас жить, будут ей завидовать, монистами звенеть будет. Цыган цыгана никогда не обидит.
— Она вовсе не ваша, а наша, — возразил кто-то старой цыганке.
А она не унималась:
— Нехорошо птичку в неволе держать.
— У нас не неволя, а специальный детский дом, — спокойно объяснил сторож.
— У вас гнездышко, дорогой человек, умная головушка, но пора птенчику из гнездышка выпорхнуть; отвыкнет девочка от цыганской жизни. Послушай старую цыганку, будет тебе закуска, будет и выпивка.
Но сторож был неумолим. И мы решили в случае чего защитить Земфиру. Только после того, как Капитолина Ивановна вмешалась в этот разговор, цыгане нас оставили, а вскоре покинули городок.
Курчавая, смуглая наша Земфира опять стала непоседой и даже хвасталась:
— Если бы они схватили меня за руку, я бы все равно вывернулась и убежала.
Не удалось цыганам увезти Земфиру. Она уже не держалась за юбку тети Фени, которая называла своих девочек то «трещотками», то «притворами», не позволяла разбрасывать вещи, заставляла платья вешать на вешалки и говорила при этом:
— Смотри, девка, неряхой вырастешь!
Приехали к нам из Сталинграда муж и жена. Мы сразу поняли, что приехали они неспроста, а хотят кого-то из нас взять «в дети».
Каждый приезд «названых родителей» всех очень тревожил. На кого падет их выбор?
На звонкий голос Земфиры многие обращали внимание.
Муж и жена переглянулись. Мы поняли их безмолвный разговор. Земфира покорила их с первого взгляда. Они принесли ей конфет, игрушек и нас всех угощали.
Земфире понравилось, что ее новые родители служат на железной дороге, могут бесплатно по всему Советскому Союзу разъезжать и ее с собой возьмут и всюду она побывает — и в Москве и во Владивостоке…
Всем детдомом провожали мы Земфиру. А когда прощались, она вдруг расплакалась и долго обнимала тетю Феню!
Увезли от нас Земфиру.
Хоть и не с цыганами, а выпорхнул «птенчик из гнезда».
Как-то прибежала ко мне в корпус Оля. Я рисовал в комнате для групповых занятий. Оля всегда любила разглядывать мои рисунки, а сейчас не обратила на них никакого внимания, только дернула меня за рукав:
В настоящем издании представлен биографический роман о Григории Ивановиче Котовском (1881–1925).
Книга эта — не художественное произведение, и авторы ее не литераторы. Они — рядовые сталинградские жители: строители тракторов, металлурги, железнодорожники и водники, домохозяйки, партийные и советские работники, люди различных возрастов и профессий. Они рассказывают о том, как горожане помогали армии, как жили, трудились, как боролись с врагом все сталинградцы — мужчины и женщины, старики и дети во время исторической обороны города. Рассказы их — простые и правдивые — восстанавливают многие детали героической обороны Сталинграда.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.