Дети Ирены. Драматическая история женщины, спасшей 2500 детей из варшавского гетто - [55]

Отработанная схема требовала помещать детей сразу после освобождения в «комнаты экстренной помощи». Точно неизвестно, кто именно подхватил ребенка в первые минуты за пределами гетто, но ночевать Петр отправился домой к Ирене²¹⁷. В течение всего времени, что потребуется, чтобы найти мальчику новый дом, он останется с Иреной и ее матерью. Петр выучил католические молитвы и свое новое польское имя. Никогда не упоминай о своих родителях, – повторяла ему Ирена. – Ты всегда должен говорить, что твой дом разбомбили. Запомни, никогда не говори, что ты еврей. Ужасно было учить ребенка такому, но Ирена знала, что иного выхода не было. Затем, когда время пришло, их встретил связной, и Петра передали под опеку Вацлава и Ирены Шишковских. «Они заботились обо мне, – говорил он потом, – как о своем собственном сыне», с любовью и нежностью²¹⁸.

Это могло бы стать счастливым концом истории Петра. Но в Варшаве 1942 года все было непросто. Вацлав быстро понял, что появление в семье еще одного ребенка скрыть будет не так легко, как они рассчитывали. Соседи внезапно стали проявлять любопытство и подозрительность. Странными взглядами и шепотом они намекали жене Вацлава за кофе с пирожными, что ребенок, которого те прятали, на самом деле еврей. Вацлав рассказал обо всем Ирене. В любой момент к ним могло нагрянуть с обыском гестапо. Петра нужно было срочно увозить, но у Ирены не было под рукой подходящей приемной семьи. В течение нескольких недель его передавали из одного дома в другой. Такие странствия, к сожалению, были обычным делом и плохо сказывались на маленьких детях. Один из них в тот год в отчаянии спросил у Ирены: Пожалуйста, скажите, сколько у меня мам? Сейчас я уже у третьей. Ирена не могла оставить мальчика у себя. Она и так подозревала, что за домом ведется наблюдение. Иного выхода не было. В итоге Петр исчез в одном из католических приютов вместе с другими «ее» детьми²¹⁹.

Риск возрастал с каждым днем. Рано или поздно все могло закончиться катастрофой. Ирена знала это, как знали это и другие женщины. Яга Пиотровская, впрочем, все равно оставалась столь же бесстрашной, как и раньше. Они с мужем жили на Лекарской улице, и их дом считался одной из самых важных «комнат экстренной помощи», куда в любое время постоянно кто-то приходил, а затем уходил оттуда. Но Яга, может быть, из-за поддерживавшей ее веры, была одним из самых смелых связных сети, ответственных за сопровождение детей к выходу из гетто и по «арийской» стороне. Забота о детях трех-четырех лет – слишком маленьких, чтобы они могли себя контролировать, – была подобна обращению с взрывчаткой, и взрыв однажды все-таки произошел. Случилось это, когда Яга ехала со спасенным ребенком на трамвае в одно из убежищ.

Мальчик был маленьким, очень худым и постоянно нервно озирался по сторонам. С каждой остановкой, куда с шумом подкатывал трамвай, он становился все более беспокойным. Яга и сама уже начала волноваться. Вагон был полон, люди покачивались из стороны в сторону, пока он катился по рельсам вдоль городских улиц, гудя и поскрипывая. Они сидели близко к передней части вагона, и Яга надеялась, что вид из окна отвлечет мальчика. Внезапно он ахнул. Что-то напугало его. Может быть, опутанные колючей проволокой стены гетто. Может быть, его взволновал вид женщины, ведущей за руку своего ребенка. Яга не знала точно. Но мальчик расплакался и – хуже всего – захлебываясь, стал звать маму на идише. Яга похолодела. В вагоне разом наступила тишина. Яга видела потрясенные, направленные на нее взгляды, а затем накатывающий ужас в глазах тех, кто оказался с ней в одном вагоне. Идиш. Это еврейский ребенок. На обращенных к ней лицах читалась именно эта мысль. А это значило, что все, находящиеся сейчас здесь, были в опасности. По быстрому взгляду обернувшегося назад водителя Яга поняла, что он в курсе происходящего, и она видела растущую злость в глазах сидящей рядом с ней женщины.

В мыслях Яга принялась лихорадочно искать выход. Вместе с нахлынувшим страхом весь мир сузился до одного-единственного вопроса: «Сдаст ли кто-то их на следующей остановке в руки полиции?» Очень вероятно. Антисемитские настроения в Варшаве все еще были сильны. На улицах хватало вымогателей, только и ждущих такой возможности. Яга чувствовала, как внутри нее поднимается паника. Ей нужно быть храброй, сказала она себе, и действовать быстро. «Я спрятала мой страх, – говорила она, – к себе в карман»²²⁰. Яга повернулась к водителю. Ей нужно было сойти. Пожалуйста, помогите мне, – шепотом взмолилась она. Когда, не сказав ни слова, водитель отвернулся к бегущим перед ним рельсам, она потеряла надежду. Все было бесполезно. Держа за руку плачущего ребенка, она почувствовала, что у нее самой вот-вот хлынут слезы. Что же станет с дочерью? Когда вагон, качнувшись несколько раз, резко остановился, Яга едва не упала. По полу покатились сумки, под лавку забился кусок помятого яблока. Кто-то негромко выругался и принялся помогать пожилой женщине.

Посреди этого хаоса раздался громкий голос водителя: «Все на выход! Вагон сломался, мы возвращаемся в депо!» Он открыл двери и резко махнул всем рукой, показывая выходить. Народ тут же рассеялся. Яга собрала свои вещи, взяла ребенка за руку, собираясь выйти на улицу и попытать счастья. Шансов, впрочем, было немного. Водитель покачал головой: «Нет. Ты остаешься». Он жестом показал ей сесть, и она без слов подчинилась. Затем он медленно повел вагон вперед. «Куда вы меня везете?»