Дети, играющие в прятки на траве - [91]
— Не всегда! Не надо так огульно! — протестующе махнул рукою Клярус. — Есть и исключительно продвинутые, высочайшим образом организованные типы — среди этих… Словом, вы своей вины не умаляйте!
Питирим насторожился. Прямо на глазах в системе представлений Кляруса наметился феноменальный поворот. Но ведь не мог же сам он — в ходе разбирательства!.. На эдакий-то подвиг даже сотни Клярусов — и то бы не хватило! Ну, а ты на что? — сказал себе с укором Питирим. И от мелькнувшей, смутной все еще догадки ему сделалось не по себе.
— Согласен, — закивал Яршая. — Да! Но занимался я наукой в чистом виде. И полученные знания свои передавал, минуя то, что вы без всяких оснований именуете патриотической струей в мировоззрении. Еще раз повторяю: есть наука, со своим инструментарием, и есть свод догм вокруг нее — с инструментарием, присущим только им. Наука — вне морали. Как, впрочем, и мировоззрение… А вот все прикладные ипостаси их — другое дело. Я усердно занимался музыкальною наукой — во всем обозримом ее спектре. И уж коли я свои познания, свои предположения на этот счет изволил передать отдельным биксам, то, ей-богу же, вреда великого ни роду человеческому, ни его Культуре не нанес. И вот что я еще скажу: не чувствуя вины за свой цивилизованный, безумный мир, нельзя творить Культуру! А пользоваться ею — и подавно. Впрочем… Вам хотя бы приблизительно известно, что такое творчество?! Киваете… Ну-ну.
— Поболе вашего культурой занимался, — хмуро брякнул Клярус. — Не таких, как вы, курировал и направлял. Всегда был облечен доверием.
А после мне «спасибо» говорили. Что касается вины, то уж — простите…
Не тот случай. Чувство гордости — испытывал, не раз! Вот и сейчас…
— Да просто эту самую вину, чуть что, вы бережно стараетесь свалить на собственных же подопечных!.. Неразумно. Вы невольно принижаете Культуру. Ну да ладно!.. Когда из-за какой-то вещи начинается раздор, о настоящей ценности ее на время забывают — важен факт обладания вещью. Когда Культуру принимаются делить, о ее самобытности думают меньше всего: важен факт уничтожения Культуры. Как чего-то, потерявшего уже свое неповторимое лицо…
— Ну, вы полегче! — запыхтел с обидой Клярус. — На Земле не только Дураки живут… И, если уж на то пошло, вот вашу музыку как раз никто не понимает! И не хочет принимать — да-да! Поскольку..
— Я всегда считал, что настоящая доступность музыки — в ее первоначальной сложности, — с презреньем выпятивши нижнюю губу, проговорил Яршая. — В той ее великой сложности, которая была и есть — гармония. И всякая попытка упрощенчества гармонию немедля убивает. Любят сокрушаться: ах, утратили народную основу!.. Нет, милейший! И народная, стихийная, как иногда считают, музыка — изрядно непроста. Мы только называем так: народная… И это лишь невежды полагают: если что-нибудь «народное», то, стало быть, — простое.
— А я не позволю оскорблять меня здесь! — взвился Клярус. — Думаете, если вам разрешено трепаться…
— Не трепаться, а отстаивать свою позицию, — внезапно побледнев, утробно проурчал Яршая. — Для того и созван этот суд, чтоб было все по чести и любой подозреваемый, а уж тем паче обвиняемый, мог высказаться прямо, до конца! И затыкать мне рот вы по закону права не имеете.
— Нашли себе закон!.. — скривился Клярус. — Ладно, говорите. Только это вам потом зачтется.
— Не гоните лошадей, любезный. — На лице Яршаи проступило выражение усталости и сожаления. — Какая чепуха! Ведь именно такие — вроде вас — приемлют только отупелый суррогат искусства и о прочих судят по себе. Для них тупой — значит простой; простой — значит народный; а народный — значит всем понятный и поэтому необходимый. Им мерещится: без их претенциозного, воинственного бескультурья на Земле никто не проживет. В том, собственно, все бескультурье и заключено… Искусство не бывает всем понятным, и не всем оно необходимо. Я подчеркиваю: не его подмена, а само искусство! Музыка обязана быть сложной, если это — музыка. Она вбирает в себя многие науки. И заглядывать пытливо в рот орущим бескультурным — не заслуга наша, а беда. Есть культура массовая, и есть Культура масс. Но это пугают — сознательно, велеречиво.
— Не судите по себе! — бесцеремонно вставил Клярус.
— Бескультурье окриком не упразднишь, — не обращая ни малейшего внимания на эту реплику, Яршая гордо сложил руки на груди, — хотя оно другого обращения, пожалуй, и не понимает. Оно — от холуйства, а холуйство кланяется низко. Очень гибкий инструмент. Однако вынудить его умолкнуть, не мешаться, не вцепляться мертвой хваткою в Культуру — можно и необходимо. А в противном случае и вправду на Земле останутся лишь жалкие треньбреньдеры, играющие сразу десять или двадцать нот вдогонку той, которую ты взял, — и то случайно, невпопад. Иначе только простенькое да убого-пафосное, где не надо шевелить мозгами, за искусство принимать и будут. И не в музыке одной — в литературе, в живописи, да во всем! И в педагогике, и в философии, в истории, в культуре знаний, вообще — в Культуре! Мы кичимся: ах, земное, человеком создано!.. Как создано, так и утеряно.
