Дети, играющие в прятки на траве - [137]

— Есть хотите? — равнодушно поинтересовалась Ника.

Не спуская с нее глаз, он коротко мотнул еще чуть влажной головой. И вправду, аппетита не было совсем. Вот, это тоже — не мое, подумал Питирим, я прежде ни за что б не отказался, да и ели мы достаточно давно…

— Нет, лучше утром. Встану — и тогда позавтракаю плотно, — улыбнулся он.

— Ну, дело ваше… Завтра утром приезжает Эзра, — как бы между прочим сообщила Ника.

— Да, я помню, — подтвердил он со значением. И к этой теме они более не возвращались.

— Что ж, — произнесла с невольным вздохом Ника, — вот и хорошо. Тогда программа на сегодня, видимо, исчерпана… Веселье кончилось. — Она внимательно, с усталою усмешкой глянула на Питирима. — Если этот праздник называть весельем… К вам Лапушечка не приставала часом?

— Приставала, — согласился Питирим. Ему об этом очень не хотелось вспоминать теперь. Внезапно появлялась какая-то внутренняя боль, и вместе с нею возникало чувство неуместной, в общем-то бессмысленной вины.

— Я так и поняла. Она давно уже на вас имела виды.

— Как это — давно? Мы ж в первый раз увиделись с ней только нынче днем!..

— Она не объяснила разве ничего?

— Нет.

— Может, и не надо. Может быть, и к лучшему, — легонько закусивши нижнюю 0 % кивнула Ника. — Да. Несчастное создание. Но они все — обречены тут. Почти все.

— Вы изъясняетесь какими-то загадками, — пожал плечами Питирим.

— Загадок никаких как раз и нет. Все очень просто… Вас Лапушечка, наверное, ужасно раздражала?

— Раздражала… Не сказал бы. — Питирим, нахмурясь, силился в себе хоть что-нибудь понять, и даже не понять, а просто — уловить и как-то, пусть не до конца, определить то основное, что упрямо ускользало от него. — Не раздражала, нет… Скорее, жалко ее было… Удивительно, ей-богу!

Ника, чуть склонивши голову, внимательно уставилась на Питирима, и во взгляде ее не было ни прежней чуть высокомерной отчужденности, закрытости, запрятанных поглубже боли и обид, ни недоверия, ни холода — остались только мягкое смирение, и грусть, и непонятная надежда…

— Что-то я себя сегодня чувствую неважно, — зябко повела плечами Ника. — Я пойду к себе?

— Как знаете… — ответил Питирим. — В конце концов вы дома у себя! Я тоже вот, когда на праздник шел… Теперь — нормально… Может, вы немного простудились? Вечер выдался холодный и сырой…

— Не думаю. Обычный вечер… Осень — что же вы хотите! Просто, видимо, устала… Как-то вдруг тоскливо сделалось — на празднике, в лесу. Вам не знакомо это: чтобы праздник, а… ужасно грустно?

Неожиданно на Питирима накатили смутные воспоминанья. Из благословенной дали детства… Очень ласкового, теплого… Которого, казалось, хватит навсегда — с избытком, так что и не нужно больше ничего… Он на мгновение представил сам себя…

— А знаете, — сказал он тихо, — знаете, когда я был совсем ребенком, я болел порою и тогда мне мама перед сном читала книжку… Там, я помню, были и герои, и драконы, и любовь… У вас ведь есть какие-нибудь книги здесь?

— Конечно, — глухо отозвалась Ника.

— А хотите — я вам тоже почитаю?

Ника — удивленно и растерянно немного — улыбнулась. И тихонечко кивнула. Погасив повсюду свет внизу, они на ощупь поднялись по лестнице. Чуть скрипнув, дверь приотворилась, и они шагнули в комнату — как и весь дом, наполненную плотной темнотой… Не отдавая в том себе отчета.

чисто машинально — поуже возникшей здесь привычке — Питирим стал шарить по стене рукой, стараясь отыскать старинный выключатель. В доме было все на старый, даже старомодный, лад — пожалуй, если верить читанным когда-то книжкам, именно вот так и было на самой Земле, пока не наступили перемены и не появились биксы. Именно вот так…

— Не надо, — вдруг запротестовала Ника. — Не включайте! Я прошу вас…

— Ну, а как же я читать-то буду? — брякнул Питирим и по тому, какое в комнате повисло напряженное молчание, мгновенно догадался, что сморозил непростительную глупость.

— Посидите просто — рядом, — наконец сказала Ника. — Просто что-нибудь мне расскажите. Хорошо?

В окно заглядывали фонари, по-прежнему горевшие в лесу, и потому, когда глаза привыкли к чуть трепещущему сумраку, возможно стало различать убранство комнаты. Широкая кровать, торшер, стол, зеркало в углу — от пола и почти до потолка, старинный и массивный гардероб, два кресла и какие-то картинки на стенах. И все, пожалуй… Ветер за окном раскачивал лесные фонари, и по всей комнате, как привидения разгуливали тени. Со двора не доносилось более ни звука — праздник кончился… А свет не погасили… Ника быстро скинула с себя халат и голая нырнула под большое одеяло. Потом несколько привстала, взбила кулачком подушки — и затихла совершенно. Питирим смущенно маялся возле раскрытой настежь двери — не решался дальше заходить… Он понимал двусмысленность всей ситуации, но, что необходимо делать, что ему дозволено, он в точности не знал.

— Что ж вы как бедный родственник стоите? — позвала негромко Ника. — Дверь хотя бы затворите, дует.

— Сквозняка-то нет — окно закрыто, — деревянным голосом ответил Питирим, но дверь захлопнул плотно. И — остался, где стоял. Потом чуть кашлянул.

— Вы здесь — чтоб издеваться надо мной?! — с отчаяньем спросила Ника. — Что вы встали? Для чего, не понимаю, вы за мною увязались?