Дети гламура - [55]

Да, но все же, как отреагирует Кирилл? Вне зависимости от его мнения, она оставит ребенка, в этом Оля не сомневалась, но все равно что-то дрожало внутри. За какие-то пятнадцать минут пронеслись в мозгу все дурацкие статейки из женских журналов — начиная от читательских писем в журнал «Работница» за 1985 год: «Соблазнил и бросил с ребенком» и заканчивая прогрессивным бредом феминистки из «Космополитен». В общем, обстоятельства требовали поговорить с будущим отцом немедленно, и Оля недолго думая написала Кириллу эсэмэску с предложением пообедать вместе.

Усевшись за столик и заказав стакан апельсинового сока, Леля усмехнулась — по законам жанра она должна после первых приветствий позеленеть, прижать к губам платок и ринуться опрометью в сторону туалета. После того как это проделывают героини сериалов, всем — и герою, и зрителям — становится понятно, что эта несчастная забеременела. Понесла, так сказать. Забрюхатела. Непорожняя она, вона что! Ну уж нет, обойдетесь! Она чувствовала себя отлично, свежевыжатый сок был вкусным и прохладным, и даже тревога улеглась.

— Ты решила, что в наших отношениях не хватает романтики, и вздумала назначать мне тайные свидания в маленьких кабачках? — спросил Кирилл, подкравшись со спины.

— Ой! — вздрогнула Оля. — Садись. Романтики сколько хочешь, просто у меня есть важное правительственное сообщение.

— «От советского информбюро»? — левитановским баском переспросил Кирилл. — Надеюсь, оно не отобьет мне аппетит? Я все же собирался пообедать.

— Даже и не знаю… — вздохнула Ольга, и ей снова стало страшновато.

— Странная ты какая-то, — заметил Кирилл, пристально вглядываясь в ее лицо. — Ты что, решила меня бросить и не знаешь, как сказать об этом поделикатней?

— Наоборот, — ответила Оля. Набрала в грудь побольше воздуха, зажмурилась и выпалила: — Поздравь меня, я беременна!

Гром не грянул, даже мужик не перекрестился, земля не разверзлась, Кирилл не завизжал и в обморок не упал. Не было даже никакой многозначительной паузы.

— Ну и хорошо, — кивнул он. Голос у него, конечно, слегка дрожал. — А можно узнать, почему у тебя такая трагичная мордочка? Ты что, полагала, что я, узнав об этом, отрекусь от тебя и от ребенка и уеду куда-нибудь в Магадан, снимите шляпу? Чтобы скрыться от алиментов?

Внезапно Оля почувствовала, что на глаза набегают слезы. Она кивнула.

— Дурочка, — мягко сказал Кирилл.

И тут Ольга заплакала.

— Ну вот тебе раз, — расстроился Кирилл. — Да погоди, не реви. Смотри, ты в свой сок наплакала. Давай я тебе новый закажу, ладно? А себе — вина. Это событие нужно отпраздновать.

Ольга только головой замотала.

— По-твоему, не стоит? Или я еще не совершил все необходимые церемонии? Тогда пардон. Дорогая Ольга Сербинова, внучка того самого генерала Сербинова! Позвольте мне изъясниться в своих нежных чувствах к вам и предложить руку и сердце. Или я сначала должен был поговорить с вашими уважаемыми родителями?

Всхлип.

— Так я не понял: вы отвергаете мою любовь? Лелька, перестань реветь! Я понял, ты уже вошла в образ погибшего, но милого создания, которое будет плод любви несчастной держать в трепетных руках. Не выйдет. Придется из этого образа выходить. У тебя есть носовой платок? Да перестань же, на нас люди смотрят! И тебе вредно нервничать, в конце концов!

Это оказалось решающим аргументом. Леля раскопала в сумке клинекс и высморкалась.

— Ну? Утерла носик? — спросил он. — Так идем подавать заявление, или ты решила, что нам нужно проверить свои чувства, и берешь год на размышление?

— Идем, — улыбнулась Ольга. — И знаешь что?

— Что?

— Я люблю тебя.

— Ну, матушка, это старая новость. Тем более что я тоже тебя люблю и ничего оригинального ты мне, таким образом, не сказала. Завтра подадим заявление, а послезавтра устроим помолвку. То-то ребята обрадуются! Ведь столько этого ждали.

— Даже слишком долго.

В этот день они заявление подавать не пошли. Долго сидели в кафе, беседуя о своем будущем, потом Кирилл отвез Лелю домой, пояснив, что ей стоит «подумать о своей будущей жизни и решить, не совершает ли она роковой ошибки», а сам поехал к себе, чтобы «собрать кучу поклонниц и повеселиться напоследок».

Дома сварил себе кофе, переоделся и нажал кнопку автоответчика. Сообщений появилось довольно много — от коллеги по цеху, от надоедливой волгоградской тетушки, которая в припадке старческого маразма воспылала к полузабытому племяннику родственной любовью, от… А это еще что?

— Mon cher, tu m’a oublié… Nous, nous rencontrons encore. Je t’attends![9]

И все. Ни слова больше.

— Дурацкие шутки, — сказал Кирилл умолкшему телефону. — Нет, ей-богу, что за дурацкие шутки. Не понимаю.

И в самом деле, было чего не понять. Французский язык, женский голос — звонкий, нежный и в то же время зловещий. Холодком потянуло вдоль хребта. Туманный силуэт мертвой девушки. Мертвая зыбь. Почему так качается пол? Жаклин умерла, и тело ее сожжено в крематории, и она сама уже забыта…

— Этого не может быть. Покойники не встают из своих могил, привидения выдумывают романисты и неуравновешенные люди, — говорил себе Кирилл, утирая со лба омерзительно липкий холодный пот.