Дети доброй надежды - [227]

Дело это, поступившее в Комиссию, касалось вопроса о вознаграждении помещика Трухачева за крепостную, нечаянно убитую крестьянином, принадлежащим князю Дулову. Члены Комиссии, «сверясь с законами», решили, что помещика следует «вознаградить» за убитую крестьянку суммою в 100 рублей.

Но Радищев остался при особом мнении и подал записку «О ценах за людей убиенных», заявив в ней, что «цена крови человеческой не может определена быть деньгами». Единственный из членов Комиссии, он поднял голос за священные права человека, утверждая, что жизнь крепостного нельзя оплачивать, как вещь.

С самого начала нового, 1802 года он составлял проекты улучшения российского законодательства и наполнял не по времени смелыми мыслями эти вольнолюбивые свои труды.

По всей вероятности, им же была подготовлена докладная записка, представленная в Государственный совет А. Р. Воронцовым: «Рассуждение о непродаже людей без земли». Главным же трудом Радищева, завершенным в этот, последний год его жизни, был

«Проект гражданского уложения», сочиненный в надежде на конституцию, которая ограничит власть царя.

Самый революционно настроенный человек в России начала XIX века, весь устремленный в будущее, Радищев не был одинок. Вокруг него образовалось нечто вроде домашнего кружка — из молодых русских людей, слушавших его с восторгом, хотя — по словам Павла Радищева (сына) — «он был не совсем красноречив».

В этот кружок входили: служащий канцелярии генерал-прокурора Н. С. Бородавицын, переводчик с французского Н. А. Яновский, поэт А. П. Брыжинский и члены «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств» — В. В. Попугаев, И. М. Борн и совсем еще молодой И. П. Пнин.

Вождь русских вольнодумцев имел последователей не только среди представителей петербургской молодежи, знавших его лично; в той или иной мере «радищевцами» были также и люди, не имевшие с ним прямой связи, но находившиеся под влиянием его идей. К числу их в первую очередь относятся: В. В. Пассек — распространитель списков «Путешествия» Радищева, сатирик Н. И. Страхов и В. Ф. Малиновский — автор двух замечательных политических брошюр...

Тысячу пятьсот рублей в год получал на службе своей Радищев, а долгу числилось за ним сорок тысяч. Мысль об этом угнетала его и подтачивала здоровье, которое и без того ухудшалось с каждым днем. Он часто посылал в госпиталь Семеновского полка за лекарем, принимал лекарства, но не получал облегчения. Одолевали мрачные мысли. Нарастало беспокойство. Однажды, придя домой, он сказал детям: «Ну что, детушки, если меня опять сошлют в Сибирь?!»

И это было сказано с основанием, ибо он хорошо знал, какое сопротивление встретит в среде законоведов его «Проект». Но он все же надеялся и поверил имевшему доступ во дворец В. Н. Каразину, когда тот посулил показать «высокой особе» какой-то радищевский проект, очевидно «Проект гражданского уложения», в котором главными были статьи:

«Все состояния должны быть равны перед законом.

Табель о рангах уничтожить.

В уголовных делах отменить пристрастные допросы, ввести публичное судопроизводство и суд присяжных...

Освободить крепостных господских крестьян...»

Каразин попросту спрятал «Проект» Радищева и сделал это так тщательно, что рукопись удалось найти в каразинском личном архиве почти сто пятьдесят лет спустя.

Но другой экземпляр «Проекта» был вручен Радищевым графу Завадовскому. После этого томительно потянулось время. Уже август был на исходе, надвигалась осень. Завадовский ответа не давал.

Второго сентября Радищев в последний раз присутствовал на заседании Комиссии.

Восьмого числа того же месяца были изданы два важных указа: о правах Сената и об учреждении министерств. Издание этих указов означало, что «преобразования» закончены и что на российскую конституцию и введение нового уложения надежд больше нет.

День 8 сентября был вообще тяжелым для Радищева: исполнилось ровно двенадцать лет, как его, закованного в кандалы, повезли из Петропавловской крепости в Сибирь.

Надо думать, что именно в этот день, прочитав объявленные указы и волнуясь за судьбу своего «Проекта», Радищев кинулся к Завадовскому и вызвал его на роковой для себя разговор.

Отказав просителю в последней надежде, дав понять ему, что новое гражданское уложение вовсе не нужно верховной власти, Завадовский сказал «дружеским тоном», с оттенком едва заметной угрозы: «И охота тебе, Александр Николаевич, писать такие вещи, побывавши уже раз в Сибири!..» При этих словах Радищев не мог не вспомнить того, что случилось с ним ровно двенадцать лет назад.

Глядя на Завадовского, быть может небрежно чертившего в этот момент что-то пером на бумаге, он не мог не подумать, что этот вельможа однажды уже приговорил его к смерти; что из семерых сановников, подписавших этот приговор, пятеро еще живы и что они могут вторично его подписать в случае нужды...

Беседа эта, вернее всего, происходила 8 сентября, но никак не позже 9-го или 10-го, так как вечером 11-го уже наступила развязка, в объяснение которой Н. С. Ильинский приводит один, не получивший широкой известности факт. По его словам, Завадовский не ограничился суровым предупреждением своему подчиненному, но еще пожаловался на Радищева А. Р. Воронцову, который его рекомендовал. «Сей, призвав его, — сообщает Ильинский, — выговаривал и что если он не перестанет писать вольнодумнических мыслей, то с ним поступлено будет еще хуже прежнего».