Дети до шестнадцати - [3]

- Ну, какие новости? Как дела в школе? - спрашивает отец, пока мы поднимаемся по лестнице.

- Порядок! Пятерка и две четверки.

- Лучше бы наоборот, - замечает он. - А? Ты как думаешь?

Конечно, лучше бы, но что поделаешь, если я никак не могу угодить нашей англичанке своим произношением. Впрочем, об этом я не говорю вслух. Мой отец не любит, когда я жалуюсь на учителей. Помню, однажды, это было еще в четвертом классе, я получил тройку за диктант. Это была первая тройка в моей жизни и, главное, несправедливая. Я сделал всего три ошибки, другим за три ошибки учительница ставила четверку. Я пришел домой и, когда стал рассказывать обо всем, что произошло, не выдержал и заплакал. Тогда с нами жила папина двоюродная сестра, моя тетя, она расстроилась не меньше меня, схватила тетрадь и хотела тут же бежать в школу. «Успокойся, - сказал ей отец. - И, пожалуйста, никуда не ходи. Не надо, чтобы мой сын с детства привыкал винить в своих неудачах других людей. Надо винить прежде всего себя. Если бы он написал работу безукоризненно, он бы не получил тройку. А раз в диктовке есть ошибки, стоит ли обвинять кого-то?»

Этот случай я запомнил надолго.

Дома отец первым делом просматривает почту. Сегодня ему принесли две бандероли, письмо из Минского университета и маленькую заграничную открытку с австралийской маркой.

«Dear sir Ovsjannikov!» - написано в открытке сверху. Хотя я и не учусь в специальной школе, как Эрик, и у меня всего лишь четверка по английскому, эту-то строчку я могу перевести.

«Дорогой сэр Овсянников!»…

«Сэр Овсянников!» - смешно…

Оказывается, какой-то австралийский ученый просит выслать статью о последних опытах моего отца.

Мой отец - биолог. Стоит мне кому-нибудь сказать об этом, как я сразу слышу в ответ: «А-а… Лягушек режет?» Как будто нельзя быть биологом и не резать лягушек! Словно у биологов и нет других занятий! А вон сколько разных направлений теперь в биологии: биохимия, биофизика, микробиология, цитология, да все я и не знаю! Как-то я заходил к отцу в лабораторию, так у них там каких только приборов нет! Один электронный микроскоп чего стоит! И мой отец, например, хоть и биолог, а хорошо знает высшую математику. Знает физику. Говорит на английском, немецком и французском. В радиоаппаратуре разбирается не хуже инженера. Вот тебе и лягушки! Его, оказывается, даже в Австралии знают. Рассказать ребятам - небось и не поверят. ..

Отец распечатывает бандероль и тут же, стоя у письменного стола, начинает просматривать журнал. Журнал напечатан на толстой глянцевитой бумаге и почему-то пахнет аптекой.

- Хм, интересно, - говорит отец. - Интересно. - И садится.

Я знаю, что если сейчас он увлечется, потом его будет не оторвать, пока не дочитает до конца.

- Папа, - говорю я. - Чуть не забыл. К тебе тут приходил сегодня какой-то мужчина…

- А? - отрывается отец от журнала. - Кто приходил?

- Сказал: передайте, что заходил Осинин…

- Ах, вон оно что… - говорит отец и прищуривается. - Интересно, что ему было нужно?

- Не знаю. Просил передать привет…

- Значит, привет? - повторяет отец, усмехнувшись. Несколько минут он сидит молча. На чистом листе бумаги старательно крупными круглыми буквами выводит: «ОСИНИН». И еще раз - «ОСИНИН». Потом рвет листок и выбрасывает.

- Вот что, - говорит он. - Запомни: этому человеку совершенно не обязательно появляться у нас дома. Я не имею никакого желания его видеть. Понятно? А теперь давай ужинать. Что там у нас запрограммировано на сегодня?

Мы вместе идем на кухню готовить ужин, но я не могу не думать об этом человеке, об Осинине. На вид он человек как человек - невысокого роста, в очках, я даже как следует не разглядел его… Я жду, что отец еще что-нибудь скажет о нем, объяснит, но он больше не возвращается к этому разговору.

Странно…

Вообще отец у меня очень вежливый человек. Когда мы едем в трамвае или метро, он обязательно уступает место женщинам, и женщины при этом нередко смущаются и уговаривают его сидеть и не беспокоиться зря, но я-то знаю, что это напрасно, что он никогда не сядет, что он просто не может сидеть, если рядом стоит женщина. А однажды я видел, как он написал в письме: «Глубокоуважаемый Петр Сергеевич…» Никогда раньше я не слышал, чтобы в наше время один человек другому говорил «глубокоуважаемый». Впрочем, если отца называют «дорогой сэр», пожалуй, нет ничего удивительного и в том, что он сам пишет «глубокоуважаемый». .. Возможно, у ученых на этот счет свои законы.. А тут вдруг: «Запомни: этому человеку совершенно не обязательно появляться в нашем доме!» Я даже никогда не думал, что отец может так сказать. Интересно!

Осинин, - еще бы мне не запомнить теперь эту фамилию!

Глава 2 ЛИЛЬКА, ВАДИК И Я

Первый раз я ушел со двора раньше обычного времени, первый раз не дождался здесь, у парадной, отца, первый раз не сказал ребятам: «Пока! До завтра!» и не услышал в ответ привычное: «Пока, старик!» А произошло все из-за Лильки. Вернее, из-за Лильки и Вадима, из-за них обоих.

В этот день к вечеру начал накрапывать дождь, и мы ушли с улицы в парадную. Парадные в нашем доме просторные, точно залы, кое-где даже скульптуры стоят, будто в музее, и лестницы широченные - прямо хоть танцы устраивай.