Дети большого дома - [50]

— Спасибо тебе, кардаш[5], большое спасибо! — говорил! он Гамидову. — Какая у тебя добрая мать, что такого сынка родила!

— А ты лучше мало-мало говори, лучше спокойно лежи, — дружески советовал ему Мусраилов. — Такого болтуна в жизни не видал: раненый, а все говорит и говорит!

— Увидишь еще, кардаш, еще многое в жизни увидишь! Ранен-то я в плечо, а рот да язык у меня, слава богу, целы.

Аргам чаще остальных уступал свое место у носилок. Микола и тут не удержался от шутки:

— Спасибо тебе, ахпер-джан[6], не забуду никогда, что меня нес армянский поэт. А вот силенки-то у тебя маловато, так и остался ты интеллигентом… Нужно тебе закалиться, необходима тебе, ох, как необходима хорошая физкультура!

Заметив, что Арсен долго не уступает своего места у носилок товарищам, Бурденко с упреком взглянул на него:

— Ну, зачем мучаешься зря, Арсен Иванович, уступи другим.

Видя, что Тоноян продолжает спокойно шагать, не обращая внимания на его слова, Бурденко рассердился:

— Говорят тебе, передай, а то сойду с носилок!

И только когда Тоноян уступил место одному из товарищей, Бурденко успокоился.

— Шагай рядом со мной, Арсен Иванович, чтобы я видел тебя…

Расчувствовавшись, Микола каждому собеседнику умел сказать слово «брат» на его родном языке.

Через несколько часов батальон догнал остальные подразделения полка и расположился на отдых у высокого лесистого холма. Бойцы хмуро смотрели на группу пленных. Многих интересовал вопрос — как были захвачены в плен фашисты. Бойцы батальона рассказывали о ночной схватке с врагом. Особую готовность удовлетворить любознательность окружающих проявлял Аргам Вардуни. Он без устали рассказывал о том, как выглядело поле боя после сражения. Временами он бывал окружен многочисленными слушателями, словно экскурсовод, дающий в музее объяснение перед особо интересными экспонатами.

Но вот Аргам подошел к высокому пленному с наружностью Дон-Кихота.

— Ну, как вы чувствуете себя, герр завоеватель? — серьезно спросил он по-немецки.

Пленный выпрямился и с искаженным злобой лицом выкрикнул тонким, пронзительным голосом:

— Хайль Гитлер!

Аргам почти непроизвольно вскинул автомат, но кто-то быстро перехватил его руку — это был комиссар полка.

Долговязый гитлеровец смешался с остальными пленными.

Наблюдатели донесли, что в лощине показались фашистские войска. Немного погодя уже без бинокля можно было разглядеть двигавшиеся по большаку гитлеровские полки, которые уверенно, ничего не опасаясь, втягивались в лощину.

В последние дни своего продвижения не встречавшие отпора советских арьергардов гитлеровцы осмелели, уверившись, что перед ними путь открыт, и спокойно вступили в узкую лощину между высокими холмами. Вместе с пехотой двигались обозные повозки, артиллерия, автомашины.

Бойцы и командиры с гневом и тревогой глядели на продвигавшиеся части неприятеля: ведь на окрестных холмах было всего несколько мелких подразделений.

Что можно было предпринять?

Но в это время произошло событие, которое надолго запечатлелось у всех в памяти, а на пленных произвело большее впечатление, чем даже утренний их разгром.

Внезапно раздался оглушительный грохот, в воздухе забушевали огненные потоки. Казалось, по небу в лощину изливается лава. Некоторые бойцы сорвались с мест и кинулись к воронкам, но, видя, что вокруг их позиций никаких разрывов нет, смущенно вернулись назад. Грохот постепенно нарастал. Бушующий поток огня не прекращался, раскаленная лава продолжала обрушиваться на головы неприятельской пехоты. В бинокли видно было, что происходит в лощине: непроницаемая завеса дыма, огня и взлетающие к небесам столбы земли говорили об участи гитлеровцев.

Лежавший на носилках Бурденко не отрывал широко раскрытых глаз от этого необыкновенного зрелища, поглощенный видом текущего по небу огненного потока.

— Вот это дело! — шептал Бурденко. — Это уж настоящее дело, Арсен Иванович!

Люди невольно оглядывались в ту сторону, откуда прилетал этот огненный смерч. Но там ничего нельзя было разглядеть. Лишь когда огонь утих, от подножия холма отъехало несколько грузовиков с высокими кузовами, тщательно закрытыми брезентом. Оставляя между собой широкие интервалы, они вереницей помчались на восток.

— Это чудо, видно, связано вон с теми машинами, — высказал кто-то догадку.

— Ну, сказал тоже! Эти-то машины?!

— Вот именно. Они и прикрыты для того, чтоб не видно было, что за оружие на них. Оно же пока секретное. Не слыхали разве, гвардейские минометы…

Действительно, это и было то оружие, которое стало широко известно лишь месяцы спустя, а бойцами Красной Армии было любовно названо ласковым именем русской девушки — «Катюша».

Внимание Аргама привлекла группа пленных, в ужасе приговаривавших:

— О, ужасно, ужасно! Русские изобрели адскую машину…

Новое оружие! Аргам, вместе с другими испытавший вначале ужас при виде неожиданного зрелища, теперь был охвачен радостным воодушевлением. «Новое оружие… Знать бы — кто его изобрел? Это также следует упомянуть в ряде других крупных событий этого дня».

Он снова обратил внимание на долговязого пленного с наружностью Дон-Кихота. На этот раз лицо гитлеровца было искажено страхом, в бессмысленно выпученных глазах застыло изумление.