Дети большого дома - [161]

Заснуть все не удавалось. Мите вспоминались люди на шоссе, повозки, машины, танки. В его ушах и теперь еще раздавался гул самолетов и свист падающих бомб. Он вновь мысленно видел перед собой окровавленную девочку с оторванной рукой, слышал ее пронзительный, испуганный голос: «Дедушка!.. Деда Артем!» Потом вдруг перед ним проплывали лица Макавейчука и Мазина. Предатели!

Митя крепко сжимал веки, чтоб заснуть, но тревога все больше овладевала им. Он тихонько вошел в комнату деда, присел на стул рядом с кроватью и негромко окликнул:

— Дедушка… а дедушка!

— Ну что? — так же негромко и спокойно отозвался тот.

— Я тебе хочу одну тайну сказать.

— Какую тайну?

— А ведь Макавейчук и Мазин предатели!

— Ты откуда знаешь?

Тут уж Митя подробно и правдиво рассказал все, что ему довелось услышать и увидеть.

— Ладно, поди засни! — приказал дед. — И не говори никому об этом. Не твое дело, кто кем окажется. Иди!

Митя, ни слова не говоря, встал. Его обидело то, что дед не придал значения рассказанному. Он уже подходил к двери, когда Олесь Григорьевич опять окликнул мальчика:

— Поди-ка сюда, Митро!

Митя подошел к кровати.

— Садись!

Дед сидел в постели и большим пальцем уминал табак в своей трубке.

— Ты у меня уже не маленький, Митро, с тобой можно говорить, — начал старик серьезным тоном. — Вот тебе мой совет: примечай все, слушай, что кругом говорят, а сам молчи, веди себя разумно и осторожно. Ты уже не ребенок. Понял? Веди себя осторожно!

Митя опять лежал в своей постели. Он и не пытался заснуть, с настороженным любопытством ждал рассвета.

В эту ночь лежал без сна не только Митя. И его старый дед и все оставшиеся в городе жители взволнованно и тревожно ждали наступления зловещего утра.

LXIX

Едва рассвело, как Митя, забыв о советах деда, оделся и выскользнул из дому. Смешанное с гневом и тревогой любопытство одолевало его.

Улицы были безлюдны, молчаливы. Словно и не было в городе живого дыхания. Солнце еще не встало. Утро было прохладным, небо безоблачно-синим. Ровно тянулись широкие улицы, вдали можно было разглядеть зеленеющие поля, луга и холмы, которые, словно люди, угрюмо задумались в ожидании надвигающейся беды.

«Пойду-ка вызову Кольку Чегренова», — решил Митя, сворачивая с широкой улицы в узкий переулок. Но вызывать Колю не пришлось. Видно, тоже проснувшись рано поутру, он стоял у ворот дома, заспанный, с припухшими глазами.

— Здорово, Коля! — крикнул ему Митя, подбегая.

Коля удивленно оглянулся на Митю, но не отозвался.

Он к чему-то внимательно прислушивался.

— Ты чего не отвечаешь? — возмутился Митя.

— Да подожди ты! Какой-то шум слышится… Может, они?

Серьезным и неразговорчивым выглядел сегодня Коля Чегренов.

Замолчав, Митя также прислушался. Армии оторвались друг от друга, и город Вовча словно был забыт обеими. Умолкли грохот и шум, умолкли человеческие голоса.

Митя не мог уловить никакого шума.

— Давай-ка спустимся к Донцу, — предложил он.

Коля и на этот раз взглянул на Митю, не отвечая. Но вот лицо его изменилось, он словно проснулся от тяжкого сна.

— Пойдем! — кивнул он.

Они молча шли по улицам города. Выйдя в поле, остановились, глядя в сторону Донца. Нигде ничего не было видно.

— А может, и не придут? — с надеждой спросил Коля.

— Придут! — ответил Митя тоном сведущего человека. — Раз наши отступили — придут…

Мальчики молча уселись на увлажненную ночной росой траву.

Устремив глаза на заросший камышом противоположный берег Северного Донца, друзья долго молчали. Толстощекого, словоохотливого Колю, который искренне считал себя всеведущим и спешил первым высказать обо всем свое мнение, в это утро словно подменили. Да и Митя сегодня был в подавленном состоянии.

Коля лег лицом на траву.

— Вставай, Колька, что мы уселись здесь?!

Коля не отвечал.

— Колька, ты слышишь?

Коля приподнялся, недовольно взглянул на Митю.

— Ну, чего тебе?

В его глазах Митя заметил слезы.

Волнение его передалось Мите. Еще немного, и он расплакался бы тоже. Но он овладел собой, отвернулся, словно не заметив слез товарища, и предложил:

— Давай-ка, пойдем в ту сторону, а, Колька?

Чегренов не отвечал.

— Коля, да ты, может, думаешь, что фашисты победят? Да никогда этого не будет! Ведь мы же проходили в школе и знаем, что никто никогда не побеждал Россию!.. Помнишь, что говорил Суворов: «Русские прусских всегда бивали». А что наши отступили, так это, может, для чего-нибудь важного нужно.

— А ты что будешь делать, когда придут фашисты? — вдруг спросил Коля.

— А ты сам что будешь делать?

Коля оживился, в глазах появился восторженный блеск.

— Я только тебе открою, смотри, нигде не болтай! У меня три гранаты припрятаны, две — с ручкой, а одна — «лимонка». Только никому не говори! Зарыл в землю в нашем саду… И бросать гранаты я уже умею!

Лицо Мити приняло серьезное выражение. В душе он относился к Коле как старший к младшему, втайне гордясь тем, что участвовал в военных действиях, ходил в разведку, награжден медалью. Но об этом он никому не рассказывал. Таинственность возвышала его в собственных глазах. Товарищи же казались ему детьми, наивными мальчишками. Правда, он делал исключение для Коли — недаром тот считался самым развитым и самым смелым среди ребят их квартала.