Дети Акульего бога - [3]

Когда настало утро, она одна вернулась в родительский дом.

Со временем стало ясно, что Мирали беременна, но никто не обвинял ее и не насмехался над ней, потому что ее очень любили в деревне, а семью ее высоко чтили. Но, однако же, большинство островитян сочли это несчастьем, а иные и бесчестьем, хотя на некоторых прочих островах так бы не подумали. Хотя в глаза ей дурного слова не говорили, но кумушки судачили вечерами за готовкой, стиркой или у источника. И Мирали об этом знала.

Она держалась осанисто и гордо, и все, даже те, кто шептался у нее за спиной, были согласны, что она хорошеет с каждым днем, хоть живот ее и раздувается, как паруса рыбачьей лодки. Повивальная бабка тревожилась из-за ее узкого таза, считая, что на свет появятся близнецы, и Мирали испугала ее еще сильнее, решив рожать в одиночестве. Мать и отец тоже волновались; в дело вмешался даже старый жрец, утверждавший, что роды должны происходить в храме Акульего бога. О таком никто и подумать никогда не мог, но у жреца были собственные подозрения о неизвестном возлюбленном Мирали.

Мирали почтительно улыбалась и, как обычно, ни с кем не пререкалась. Но ночью, когда настало ее время, она отправилась на берег лагуны, где прошла ее брачная ночь, потому что знала, что там ее место. И под нежный шепот волн родились, без лишних страданий, ее дети – у Мирали и правда оказались близнецы, мальчик и девочка.

Мирали назвала мальчика Киауэ, в честь своего отца, а девочку – Кокинья, что значит «рожденная при луне». С любовью глядя на двух крохотных, горластых, вечно голодных созданий, которых они сотворили с Акульим богом, она вспоминала о его прощальных словах и улыбалась.

Киауэ и Кокинья росли любимцами семьи – дети были не только красивыми, но и сильными, шустрыми и от природы добрыми. Последнее было удивительно, если учесть, с каким едва скрытым презрением смотрели на них большинство других детей в деревне, наслушавшихся родительских разговоров. Однако, хотя некоторые и заметили легкий голубоватый оттенок кожи Киауэ и то, что белые зубки Кокиньи были чуть наклонены внутрь, об этих их особенностях никто ничего не говорил.

И брат, и сестра научились плавать раньше, чем ходить, и все твари морские берегли их, как и обещали. Не раз маленький Киауэ, который в два-три года уже считал волны и приливы своими слугами, возвращался на берег невредимым, держась за хвост дельфина, или ласт тюленя, или даже спинной плавник рифовой акулы. А у Кокиньи любимым товарищем игр был осьминог, и она так же доверчиво засыпала в объятиях его восьми щупалец, как на руках у матери. Сама Мирали научилась верить открытому морю так же безоговорочно, как и дети, – таков был дар ее мужа.

Величайшей радостью для нее было смотреть, как дети становятся все более на него похожи (хотя она всегда думала, что Киауэ больше напоминает ее отца, чем своего собственного) и приближаются к полному расцвету сил и красоты в невинности, которая ограждает их от всякого тщеславия. Как и многие близнецы, брат и сестра понимали друг друга без слов лучше родной матери. Это радовало Мирали: глядя, как они тихо играют друг с другом, она думала: «Когда меня не станет, у брата будет сестра, а у сестры – брат».

Акулий бог видел своих детей каждый год, когда приходил навещать жену, но только когда они спали. В человечьем обличье он тихо стоял между спящими детьми, подолгу рассматривая их своими черными, непроницаемыми глазами, а затем уходил. Как-то раз он тихо сказал Мирали: «Хорошо, что я вижу их не чаще. Очень хорошо». В другой раз она услышала, как он пробормотал про себя: «Акулам проще…»

Что же до самой Мирали, любовь Акульего бога защитила ее от жестокости проходящих лет: она казалась лишь немногим старше собственных детей. Они поддразнивали ее этим, говоря, что она их смущает, но на самом деле гордились и понимали, что мать сохраняет привлекательность для деревенских мужчин. Некоторые из них начинали за ней робко ухаживать, но Мирали всех отвадила с такой учтивостью, что они сами едва поняли, что были отвергнуты, и уж тем более не заподозрили, что предмет их тщетных воздыханий – замужняя женщина, которая видится с мужем только раз в год.

Когда Киауэ и Кокинья были чуть младше, чем сама Мирали в то время, когда услышала пение юноши на рыночной площади, она позвала их с берега лагуны, где они по своему обыкновению играли, и сказала им просто: «Ваш отец – сам Акулий бог. Пора вам об этом знать».

Многие годы она представляла себе этот момент и, как ей казалось, предугадала все возможные реакции детей на ее слова. Удивление, благоговение, гордость, страх (ведь есть много сказок о том, как боги пожирают своих детей)… даже смех и недоверие – она давно уже была готова ко всему этому. Но ей никогда не приходило в голову, что и Киауэ, и Кокинья могут разгневаться на отца за то, что он – как им казалось – бросил свою семью и удостаивал детей лишь взгляда раз в год, когда являлся на остров за ежегодной жертвенной козой. Киауэ крикнул ветру:

– Уж лучше быть сыном самого презренного пьянчуги на этом острове, чем этого… бога, который снисходит до своих жены и детей только раз в год. Да, гораздо лучше!