Дети ада - [11]

Лола уже лежала на спине, рассыпав на подушке свои белые волосы, посветлевшие глаза ее были чуть пьяные. Ему нравилось смотреть на крутую линию ее бедер, неприятно поразил проступивший на ляжке синяк — явно след чьих-то пальцев... Но он промолчал, стоит ли из-за этого портить удовольствие? Лола не давала присягу ему не изменять... В начале их знакомства Иван обнаружил, что она бреет светлые волоски на ногах, он тогда ничего ей не сказал — Иван не любил говорить женщинам неприятные вещи — однако Лола заметила его замешательство и больше неприятной колючести на нижней части ее роскошного тела он не ощущал. Она следила за собой и, по-видимому, сумела каким-нибудь снадобьем или мазью вывести растущие на ногах и бедрах колючие волосинки.

— Как я хочу тебя, мое солнышко, — засюсюкала она, обхватывая его полными руками с выбритыми подмышками. — Ну войди же в меня, пупсичек, весь без остатка!

Это явно из зарубежных сексфильмов. Лола не только щеголяла почерпнутыми словечками из них, но переняла и некоторые соблазнительные позы. Садилась на него верхом и, явно нарочито стеная, начинала неумело подпрыгивать, это с ее-то тяжелым задом! И не доставляла ни себе ни ему удовольствия. Зато все как в кино. Даже резко откидывалась назад, закатывая глаза и открывая рот. Он терпел все это, не желая ее разочаровывать, но позже все делал по- своему. В постели как у мужчины, так и у женщины, есть своя единственная любимая позиция, самая обычная и естественная, при которой удовольствие от секса получается глубоким и полным. Привыкнув к одной женщине, Иван не стремился найти другую в отличие от приятелей-холостяков. И их хвастовство своими победами только смешило его. Мужчина, часто меняющий партнерш, напоминал ему шмеля, перелетающего с цветка на цветок. Это уже не удовольствие, а работа...

В порыве страсти, а Лола умела получать удовольствие без притворства, она шептала ласковые слова, которые как ни странно в такие мгновения, не раздражали Ивана. Наверное, потому, что в них не было неестественности.

— Любимый мой, о-о-о, как мне хорошо! Ну еще, еще, еще... Подожди, я перевернусь... Ваня, Ванечка, мой золотой, сладенький, я сейчас... Ну еще немного, быстрее, вот так, так, так... О-о-о! А-а!

Она извивалась, упираясь в его мускулистую безволосую грудь кулаками, потом неистово прижимала к себе и часто-часто целовала большим мокрым ртом, не переставая стенать. Щеки ее наливались густым румянцем, блеск уходил из расширившихся голубых глаз и они казались прозрачными и пустыми. Наконец она переставала содрогаться, лицо ее искажалось, становилось некрасивым, мелкие острые зубы прикусывали нижнюю полную губу. Она расслаблялась, отрешенно лежа на спине и ничего не видя, потом всегда одинаково спохватывалась и, тяжело перевалившись через него, тоже отрешенного и расслабленного, трусила в ванну, бормоча:

— Ох не залететь бы мне сегодня!

Но вроде бы «не залетала», по крайней мере ничего Ивану не говорила про это. В день десятки любителей видеофильмов обращались к ней, приносили кассеты, просили оставить что-либо интересное, спрашивали совета, что взять на вечер. Не обносили ее и подарками, а уж цветы дарили каждый день. Практичная Лола передавала их одной знакомой, которая потом продавала у метро «Площадь Восстания».

Иван утешал себя тем, что Лола все-таки чистоплотная женщина, знает об опасности случайных связей и соображает как ей быть. Не девочка, слава Богу! Сама же Лола уверяла его, что у нее никого нет, кроме него, Ванечки, такого сладенького...

После развода с женой Лола была первой, с кем сошелся Иван Рогожин, вроде бы привык к ней и не искал других. Они не раз признавались друг другу, что им хорошо вдвоем, никогда всерьез не ссорятся, чего же еще нужно? Лола тоже была разведенной, у нее пятилетний сын в Великих Луках у родителей. Видит она его два-три раза в год, когда родители приезжают за продуктами в Петербург, привозят и его.

Лола иногда утомляла, вызывала скуку, но встречи их были не такими уж частыми и продолжительными. Кроме как о новых зарубежных фильмах, с ней и поговорить-то не о чем. Политика Лолу не интересовала, она считала, что при умении и в это смутное время можно неплохо устроиться и жить. Кроме проката, она продавала кассеты с записями, которые поставляли ей знакомые. Похвасталась, что с каждой проданной кассеты имеет «червончик». Одевалась она модно, сама себя всем обеспечивала и была жизнью вполне довольна. Ни она, ни Иван никогда не заговаривали о женитьбе, слишком велико еще было у обоих разочарование в прошлой семейной жизни. Объединяло их и то, что от Лолы ушел муж, а от Ивана — жена. Иногда Лола шутила: «Сиротинки мы с тобой, Ванечка, брошенные, позабытые! Никому-то больше ненужные...» Тут она лукавила: Рогожин был видным, симпатичным мужчиной, да и она не могла пожаловаться на внимание мужчин. С такой-то фигурой!

Лола редко оставалась у него на ночь. Говорила, что ей даже поздно вечером звонят клиенты, заказывают новые фильмы, предлагают свои записи, а это — навар. Соседей раздражают поздние, звонки и ей пришлось поставить параллельный телефон в своей комнате и первой брать трубку. Иван ее и не задерживал, после бурных любовных ласк на него накатывалась вялость, безразличие, отчетливо бросались в глаза недалекость и глупость Лолы. Есть, по-видимому, женщины для ума и беседы, а есть только для постели. Впрочем, еще неизвестно, что лучше.