Детективное агентство Дирка Джентли - [36]

Дверь из нее в гостиную тоже была закрыта. Повозившись с ней непослушными пальцами, Гордон вынужден был признать неизбежное. Он должен взять себя в руки и спокойно и осторожно пройти сквозь запертую дверь обратно в гостиную. По пути он с интересом впервые познакомился с внутренним строением дерева.

Уют гостиной, казалось, лишь усугубил неспокойное состояние Гордона. Он бродил по ней, боясь сесть, пропуская через себя веселый огонь камина, который все равно не мог согреть его.

Что должны делать привидения ночью, гадал он.

Наконец он осторожно сел и стал смотреть телевизор. Вскоре машины полуночников разъехались по домам, за окном остались тишина и серый снег. Ему ничего не оставалось, как смириться.

Заметив, что он слишком глубоко ушел в кресло и почти стал его составной частью, он неуклюже постарался выкарабкаться из него. Пытаясь развлечься, он влезал на стол и стоял на нем. Но это не улучшило его самочувствия. Оно становилось все хуже и перешло в отчаяние, а затем, очевидно, во что-то еще худшее.

Может быть, попробовать уснуть?

Возможно.

Ни усталости, ни сонливости он не испытывал, а лишь гнетущую тоску и жажду забвения. Он снова вернулся в холл, откуда широкая лестница вела наверх, в большие темные спальни.

Туда, безразличный ко всему, он и направился.

Он понимал, что все это напрасно. Если привидение не может нормально открыть дверь, то тем более не сможет уснуть на кровати. Пройдя сквозь двери спальни, он лег на кровать, которая, он знал, была холодна, как могила, но он этого не чувствовал. Луна, казалось, вознамерилась не оставлять его в покое и светила ему прямо в лицо. Он лежал с широко открытыми глазами, ничего не чувствуя, даже забыв, что такое сон.

Ужас страшной пустоты придавил его — ужас вечной бессонницы и бессмысленного бодрствования в предрассветные четыре часа ночи.

Ему некуда спешить и нечего делать. Он не может никого разбудить, не испугав беднягу до смерти.

Самым ужасным моментом была встреча на шоссе с Ричардом, его застывшее лицо за стеклом машины. Он вспомнил собственное отражение в ветровом стекле и призрачную тень еще кого-то рядом.

Это настолько потрясло его, что в нем угасла последняя живая и теплая искорка надежды, что все это пройдет.

В ночные часы все кажется странным, но утром, когда он сможет увидеть людей, предметы и вещи, все будет в порядке. Удерживая изо всех сил в своей памяти эти воспоминания, он боялся дать им уйти.

Он видел Ричарда, а Ричард увидел и узнал его.

Нет, из попытки уснуть ничего не получается.

Обычно, когда не спалось, Гордон спускался в кухню и шарил в холодильнике. Поэтому он встал и спустился вниз. Там куда приятнее, чем в залитой лунным светом спальне. Лучше он проведет ночь в кухне, жуя что-нибудь.

Он то ли сошел по ступеням, то ли проплыл над ними и сквозь перила лестницы. Не задумываясь, как легкое дуновение, он проник в кухню, а затем сосредоточил все свое внимание я энергию на выключателе на стене. Он потратил целых пять минут на то, чтобы наконец повернуть его и зажечь свет.

Чувство победы настолько взбодрило его, что он решил отпраздновать это, выпив пива.

После нескольких минут безрезультатных попыток открыть банку с пивом и многочисленных ее падений на пол Уэй наконец отказался от этой затеи. Он никак не мог изловчиться и дернуть за кольцо на крышке банки, к тому же манипуляции с нею так взболтали пиво, что пить его уже не доставит удовольствия, решил он. Но главное, что будет, если он откроет банку и выпьет пиво? Где оно окажется?

У него нет тела, он бесплотен. Гордон в сердцах швырнул банку на пол, и она закатилась далеко под шкаф.

Он уже начал замечать, что с ним что-то происходит, иногда отчетливо, иногда еле заметно. Все словно подчинялось какому-то медленному ритму. То же творилось и с его зрением.

Его внезапно охватила лихорадка деятельности: захотелось что-то взять в руки, сдвинуть с места, переставить, использовать.

Он открывал шкафы, выдвигал ящики, рассыпал столовые приборы. Ему даже удалось запустить мясорубку. Но он уронил на пол кофемолку, так и не сумев заставить ее работать, включил кран газовой плиты, но не смог зажечь спичку, искромсал ножом на мелкие куски хлеб. Как он ни пытался сунуть в рот кусок хлеба, тот словно проваливался в пустоту и в итоге оказывался на полу. Любопытная мышь, почуяв запах хлеба, высунулась из норы, но тут же поспешно скрылась. Гордон успел заметить, что шерсть на ней встала дыбом.

В конце концов ему пришлось сдаться. Эмоционально опустошенный, чувствуя, как он физически словно онемел, Гордон устало присел на кончик кухонного стола.

Как воспримут его смерть все, кто его знает? Кто больше всего будет сожалеть о его кончине?

Сначала это известие вызовет шок, затем скорбь, а потом они станут привыкать, и от него останется лишь слабое воспоминание. Люди будут по-прежнему жить своей жизнью, зная, что он ушел туда, где рано или поздно окажется каждый. При этой мысли его бросало то в жар, то в холод.

Он не умер, не ушел. Он все еще здесь.

Гордон сидел, глядя на шкаф, который ему так и не удалось открыть, ибо ручка никак не хотела поворачиваться. Это раздражало его, поэтому, умудрившись удержать в руках банку с томатным соусом, он решил с ее помощью снова атаковать непослушную ручку большого кухонного шкафа. Неожиданно она повернулась, дверца распахнулась, и из шкафа на Гордона упало его собственное окровавленное мертвое тело.