Детектив и политика. Выпуск №4 (1989) - [43]

— О господи, господи! О господи! — восклицала миссис Феншоу, и вдруг ее возгласы, которые были адресованы то ли к нему, то ли к господу богу, потонули в рыданиях. Одна из слезинок блестящим светлячком упала на лацкан его пиджака; он почувствовал облегчение, оттого что она наконец заплакала. Вдруг миссис Феншоу затихла и удивительно спокойным голосом, чуть подрагивавшим от всхлипов, произнесла:

— Спасибо. Простите. Идите. Вам ничто не будет мешать. О, никто! Никому, никому…

Ее голос при последних словах снова начал опасно смахивать на безумный крик. Грегори испугался, но миссис Феншоу, плотнее запахнувшись в складки лиловой шали, направилась к противоположным дверям. Грегори дошел до коридора и почти побежал по нему, пока не нащупал рукой дверь своей комнаты.

Старательно и крепко прикрыв ее за собой, он зажег небольшую лампу и присел на стол, глядя на свет до рези в глазах.

Значит, он был болен и умер? Какое-то продолжительное, странное, хроническое заболевание? Она ухаживала за ним? Только ночью? А днем? Днем он предпочитал оставаться один. Что у него было? Может быть, какие-то удушья? Она говорила про массажи. Что-то с нервами? И бессонница? Возможно, что-то с сердцем? А ведь он казался здоровым. Во всяком случае, ничто не говорило о тяжелом недуге. Сколько лет ему могло быть? Наверняка под семьдесят. Когда же это произошло? Сегодня, то есть вчера. Меня не было дома почти сутки; Скорее всего, это произошло утром или днем, а увезли его вечером. Иначе для чего понадобились бы эти свечи?

Он подтянул ноги, поскольку они начали замерзать. "Значит, это объясняется таким образом, — размышлял Грегори: — Феншоу был болен, необходим был уход, какие-то длительные, сложные процедуры, в которых он нуждался, а когда же она спала?.."

Он вскочил на ноги, вспомнив, что Шеппард все еще его ждет. Достав из шкафа старый плащ, Грегори набросил его на плечи и на цыпочках вышел. Дом был погружен в тишину. В гостиной догорали свечи; в их замирающем свете он сбежал по лестнице. Все это продолжалось не более тридцати минут, с удивлением отметил он, садясь за руль. Когда он проезжал возле Вестминстера, пробило час.

Шеппард открыл ему сам, как и в первый раз. Они молча поднялись наверх.

— Простите, что вам пришлось меня ждать, — сказал Грегори, вешая плащ, — но хозяин моей квартиры умер, и я должен был… э… принести свои соболезнования.

Шеппард холодно кивнул и движением руки указал ему на открытую дверь. Комната не изменилась, при свете коллекция фотографий на стенах выглядела как-то иначе, и Грегори пришло в голову, что в них было нечто претенциозное. Шеппард сел за письменный стол, на котором возвышалась груда бумаг и папок. Он довольно долго молчал. Грегори был еще весь во власти атмосферы темного, затихшего дома, с внезапно умолкнувшей стеной подле его кровати, с угасающими свечами. Он непроизвольно коснулся запястья, стремясь стереть след прикосновения миссис Феншоу. Грегори сел напротив главного инспектора и впервые за эту ночь ощутил страшную усталость. Ему внезапно пришло в голову, что Шеппард ждет доклада о его визиге к Скиссу. Эта мысль вызвала у него такое сопротивление, словно он собирался предать кого-то близкого.

— Я сегодня весь вечер следил за Скиссом, — начал он не спеша и пытливо взглянул на Шеппарда. — Мне продолжать?

— Думаю, что это необходимо.

Шеппард был само спокойствие.

Грегори кивнул. Ему тяжело было рассказывать о том, что произошло вечером, поэтому он старался хотя бы не комментировать событий. Шеппард слушал его, откинувшись на стуле, только однажды, когда он услышал о фотографии, у него дрогнуло лицо.

Грегори сделал паузу, но главный инспектор молчал. Когда он закончил и поднял голову, то увидел улыбку, тотчас исчезнувшую с лица Шеппарда.

— Итак, в конечном итоге вы располагаете его признанием, — сказал Шеппард. Но, насколько я ориентируюсь, вы окончательно перестали подозревать Скисса, едва ли не в тот момент, когда он оставил вас одного? Не так ли?

Грегори удивился. Он сидел нахмурив брови, не зная, что ответить. Так оно и было, хотя до сих пор он не отдавал себе в этом отчета.

— Да, — буркнул он. — Вероятно, так. Впрочем, я и до этого не рассчитывал на успех. Я действовал по инерции, прилип к этому несчастному Скиссу, ибо никого другого под рукой не было, я никого не находил, впрочем, не знаю, возможно, я пытался лишь его скомпрометировать. Может быть. Ради чего? Ну, чтобы возвыситься в собственных глазах, — запутывался он все больше. — Я понимаю, что все это лишено смысла, — заключил он. — В конечном счете я ничего не знаю даже о Скиссе, не знаю даже того, что он может делать в настоящую минуту.

— А вам хотелось бы знать? — сухо спросил Шеппард. — Возможно, вы нашли бы Скисса на могиле его матери на кладбище либо на Пикадилли в поисках какой-нибудь юной проститутки. Примерно таков его диапазон. Не собираюсь вас опекать, но к таким переживаниям, с моральным похмельем, следует всегда быть готовым. Что вы собираетесь делать дальше?

Грегори пожал плечами.

— Несколько недель назад я подгонял всех вас, пугая реакцией прессы и общественности, — продолжил Шеппард, сгибая и разгибая в руках металлическую линейку. — Тем временем ничего такого, чего я опасался, не произошло. Появились две-три статьи, в которых дело связывают с летающими тарелками, и парадокс — это и положило конец шумихе. Несколько писем в редакцию — и все! Я не отдавал себе отчета в том, какие размеры обрело в наши дни безразличие к необычайному. Стала возможной прогулка по Луне, значит, возможно все. Мы остались один на один с этим делом, инспектор, и преспокойно могли бы сдать его в архив…