Детектив и политика. Выпуск №4 (1989) - [106]

Талантлив был и роман Сергея Бородина о Дмитрии Донском. Он даже удостоился Сталинской премии II степени. А премию I степени получили романы В. Яна "Чингиз-хан" и "Батый" (возможно, и один из них, я не помню за давностью лет, и в данном случае это не играет роли). Скромный учитель Янчевецкий не обладал сколь-нибудь примечательным литературным даром, его толстые и довольно серые романы более походили на хроники, но он обскакал ярко талантливого Бородина. Сталин сам определял, кому и какую премию своего имени давать. То, что он предпочел хронику В. Яна, очень характерно: у Бородина Мамай изображен в ироническом плане, у Яна оба завоевателя величественны. Они монолитны, умны, решительны и беспощадны. Это и понравилось Сталину, ему импонировала не сдерживаемая никакими запретами — ни внутренними, ни внешними — всесокрушающая сила. Ведь он и сам был Чингиз-ханом, был Батыем, пришедшими в чужую страну и положившими ее себе под ноги.

То, что у Бородина сильнее патриотическая идея (у Яна она едва прощупывалась, романы написаны больше "от татар"), Сталина тогда не слишком волновало. Не нужен ему был русский патриотизм. Это во время войны он спохватится и начнет раздувать тлеющий под углями и пеплом огонь, собственно, и слово "русский" вернется только под скрежет гитлеровских танков и постук подкованных железом сапог И потащили со свалки атрибуты старой армии, вспомнили славные, но несколько потускневшие имена Суворова, Кутузова, Ушакова, Румянцева, даже Ермолова вернули, хотя он усмирял горцев, что еще недавно считалось предосудительным. Патриотическая идея овладела Сталиным вместе с большим испугом, пережитым в начале войны, когда Гитлер так коварно и нежданно порвал узы дружбы, а с ней и пакт Молотова-Риббентропа. От этого испуга он не избавится никогда. Раз и навсегда он поймет, что в трудную минуту можно положиться только на русский народ с его безграничной покорностью. Отныне в идеологии, литературе, искусстве воцарится стиль "а ля рюсс" и квасной русский патриотизм в лубочном духе героя первой мировой войны Кузьмы Крючкова. Миф о безнадежно отсталой России, которую все били, сменится мифом о непобедимой России, которая всех била, хотя сроду ни на кого не нападала, все на свете изобрела и во всем опередила Запад. Этой модели будет суждена долгая жизнь, без таких крайностей, как во время борьбы с "космополитизмом" (так называлась истребительная кампания, в которой Сталин реализовал свой зоологический антисемитизм). Национальный вопрос… Сталин дал несколько ошеломляющих ответов, очень обогативших марксизм-ленинизм: во-первых, евреи не нация, ибо у них нет своей территории (поэтому хорошо бы им эту территорию дать в местах отдаленных, но тихих); во-вторых, можно ссылать целые народы, прогонять их со своей исконной, отчей земли, если они плохо себя ведут.

Может показаться странным, что, взяв темой историю, я все время говорю о литературе. Но ничего странного тут нет. В отличие от наших дней старая Россия имела историю и историков. Но среди них не было таких колоссов, как Маколей или Нибур. И все же великие историки у России были: Пушкин и Лев Толстой. То же и в философии: как ни замечательны Соловьев и… Челпанов, они не равны Канту или Гегелю. Но великие философы у России были: Федор Достоевский и Лев Толстой Россию всегда и во всем выручала литература. И великие религиозные мыслители ее — не Филарет и иже с ним, а те же Достоевский и Толстой, добавим к ним Лескова.

Пушкин и впрямую занимался историей. Им написана "История пугачевского бунта", подготовлены материалы к истории Петра I. В последних нет, казалось бы, ничего, кроме фактов, но они так умело подобраны, так прозрачно изложены… Нет, не объяснишь словами скрытый ток поэзии, ощутимый под лаконичной, деловитой прозой. Изредка Пушкин позволяет себе иронию, и она оказывается средством познания. Вот две рядом расположенные фразы: "Скончался царевич и наследник Петр Петрович, смерть сия сломила наконец железную душу Петра". И ниже: "1 июня Петр занемог (с похмелья)". До чего же многозначно это поставленное в скобки "с похмелья". А ждешь, что с горя. Да нет, ничего не сломала в железной натуре Петра смерть столь жданного наследника, которому можно было бы мимо потомства Алексея передать трон. Опечалила, крепко шибанула, но и он шибанул в ответ, вот и занемог. Ничего, проспится, опохмелится холодным кваском с хреном или кислыми щами, и заработает дальше неугомонная и неустанная человеческая машина.

А вот к сообщению о смерти Карла XII, непримиримого врага Петра и России, который вначале бил нас, потом был побит нами, но во всех обстоятельствах являл бесстрашие, мужество и дьявольскую энергию, добавлено: "Петр его оплакал". Это буквально: Петр заплакал, узнав, что в окопе ядром убило короля-воина. Это доказательство необыкновенной широты натуры Петра. Да, Карл был враг, но Петру импонировал его деятельный характер, сила воли и редкая храбрость. И Петр был благодарен Карлу за то, что шведы научили русских воевать и побеждать.

Сенат и синод преподнесли Петру титул "Отца Отечества, Всероссийского Императора и Петра Великого". Пушкин добавляет к этому, выделив курсивом: "Петр недолго церемонился и принял их". Разве мог позволить себе такое Алексей Толстой? Сам-то он мог и не такое, но ему бы никогда не простил этого негласный заказчик. Пушкин показывает бесцеремонность, цинизм и опять-таки безмерность Петра, который не споткнулся душой о неприличное приказное возвеличивание. Но Пушкина коробит: есть что-то рабское и в сановниках, и… в Петре, совместно провернувших эту дурного вкуса акцию. Свободный — внутренне — человек должен был отказаться от сомнительной чести.