Детектив и политика. Выпуск №4 (1989) - [10]

— Дон Либерто Маэстре?

Старик невозмутимо делает еще один карамболь и, отложив в сторону кий, ждет, что скажет ему Карвальо.

— Я от дона Эваристо Тоурона. Он сказал, что вы именно тот человек, который мне нужен.

Старик разводит руками, словно сам удивляется, что он еще кому-то нужен, и приглашает Карвальо сесть за ближайший столик. Ему очень хочется сделать еще один карамболь, и это желание сильнее гостеприимства, а уж потом, окончательно отложив кий и потерев руки, словно стряхивая с них невидимую пыль, он усаживается напротив Карвальо, уставившись на того своим взглядом ночной птицы.

— Дон Эваристо, мне сказали, что вы — ходячий архив всех сведений о масонах, секретных сектах, группах давления и тому подобных организациях, особенно в период Республики и гражданской войны.

— Делать нечего. Но после войны если и были какие подпольные группировки, то разве только спекулянты, — смеется старик собственной находчивости, и ему нравится, что Карвальо тоже ее оценил.

— Знаете, у меня конкретный вопрос: говорит ли вам что-нибудь фамилия Моцарт?

— Композитор. Гениальный ребенок. Умер от голода, как, впрочем, все, кто пытается изменить порядок вещей.

— Нет, меня интересует другое: фамилия Моцарт в связи с такой организацией или чем-то в этом роде. Политкомиссар на Теруэльском фронте натолкнулся на тайное общество, члены которого называли себя Моцартами. Например, Моцарт-один, Моцарт-два, Моцарт-три и так далее.

— Моцарт был масоном.

— Моцарт был масоном, — повторяет сам себе Карвальо. Значит, можно предположить, что масонская организация использовала эту фамилию как кличку.

— Предположить-то можно, но я ничего подобного не встречал. Одно дело — масонство как разветвленная международная организация, и совсем другое — ее небольшие отделения, возникавшие время от времени то тут, то там и не всегда толком связанные с движением в целом.

— А может ли быть какая-нибудь связь между Моцартом и Прагой?

— Моцарт жил какое-то время в Праге, пражане его очень любили и часто заказывали музыкальные произведения. Например, пятьсот четвертую симфонию, больше известную под названием «Пражская». Пражане так и не смогли ему простить, что он вернулся в Вену, но Моцарту были нужны новые заказы, к тому же он хотел добиться признания при дворе. В Праге Моцарт входил в масонскую ложу, которая называлась «Через союз — к истине». О, я кажется вспомнил. Во время Республики была тайная организация с таким названием — «Через союз — к истине». Очень радикальная организация, скорее красная, чем республиканская, другими словами, верховодили там революционеры, а масоны с конца прошлого века уже перестали быть революционерами в полном смысле слова. Они выступали за либеральную революцию, а потом вышли из игры. Но я-то считал, что эта организация существовала только до войны, а потом исчезла. Это была не совсем масонская ложа, потому что в ней числились и анархисты, а ни анархисты, ни коммунисты не были большими сторонниками масонства, которое они расценивали как средство капиталистического подавления. «Через союз — к истине» была пуристская организация; этих людей не удовлетворяло ни одно из существующих обществ, даже организация «Братья-пролетарии», в которую входил писатель Рамон Сендер. Так вот, в «Через союз — к истине» принимались, как мне помнится, лишь избранные, «сверхчистые» люди, которые не желали опускаться до неизбежных во время войны компромиссов. Я познакомился с несколькими из них в Барселоне, во время майских событий 1937 года, когда завязалась вооруженная перепалка между коммунистами и ПОУМ[5]. Те ребята не были ни на одной, ни на другой стороне: коммунистов они считали контрреволюционерами, а поумовцев — проходимцами. Так что сами понимаете — такие люди и сами дела не делают, и другим не дают. Во время войны нужно смело принимать решения, а этого нам не хватало. Мы и проиграли-то из-за нашей нерешительности, слишком много щепетильничали с людьми, у которых совести не было вовсе.

В этот раз машина мчалась в Ла-Манчу сама собой. Да и кухарка Викторино постаралась — приготовила вкусных куропаток под маринадом, а на десерт подала такой сыр с крупной сочной айвой, что Карвальо взглядом поздравил сеньора священника, на что тот ответил ему удовлетворенной улыбкой.

— Все ради тебя.

— Знаешь, есть или не есть — это зависит от кошелька, а есть плохо или хорошо — это вопрос культуры. А сейчас пойдем, побеседуем с нашими старичками.

Кипарисы и лавровые деревья в саду аккуратно подстрижены, дорожки посыпаны гравием — везде тень, тишина и шелестящий шепот. Те же группки, тот же звон колокола в одно и то же время, те же приказания-советы монахинь.

— А здесь по-прежнему неспокойно. Двое или трое стариков заявили, что выпишутся, как только родственники смогут приехать за ними.

— Фото дона Гонсало я опубликовал в мексиканских газетах с адресом дома для престарелых, чтобы каждый, кто его опознает, мог с нами связаться.

— Почему в мексиканских?

— Интуиция и один факт. Интуитивно я исходил из того, что большая часть испанских политэмигрантов осела в Мексике, к тому же из любой европейской страны вернуться несложно, а пересечь океан — совсем другое дело. А факт — это фальшивое удостоверение личности. Оно принадлежало выходцу из Испании, умершему в Мексике; там же, по-видимому, оно и исчезло, вновь выплыло на черном рынке и было использовано доном Гонсало.