Детектив и политика 1991 №4(14) - [85]

Спенсер снова молча кивнул.

— Ты сказал также, что на одних способностях, если их не развивать определенным образом, далеко не уедешь. Ему просто необходимо выйти на вашу Ассоциацию мануальной терапии с разработанными ею методиками и техникой. Даже если он сам не был членом Ассоциации, мог общаться с другими членами. Джек располагает довольно точным описанием внешности этого человека. Мне кажется, имеет смысл порасспросить людей, ведь его могли запомнить.

— Логично; — согласился Спенсер. — Так и сделаем. И еще вот что. Когда ваша невеста, Джек, будет в состоянии говорить, несколько ее слов будет достаточно для подтверждения наших предположений или их отрицания.

— Но она же не специалист…

— Это неважно. И не имеет значения, считает ли она случившееся с ней попыткой убить ее или нет. Просто по описанию того, что она чувствовала, я пойму, имела ли тут место биоэнергия или нет.

— О'кей. — Лемон поднялся с кресла. — Мне пора, я еду к ней в больницу. А вас прошу, не дожидаясь разговора с Памелой, уже сегодня начинать расспросы о преступнике. Это мужчина лет тридцати, высокий, худощавый. Лицо очень бледное, глаза светло-голубые.

Рэнделл записал в блокноте слова Лемона, оба мужчины тоже встали и за руку попрощались с Джеком. Пожимая руку Адальберта Спенсера, Джек ощутил легкую дрожь и почувствовал, будто мурашки из руки разбежались по всему телу. Он с улыбкой сказал Спенсеру:

— Спасибо, но пока я еще могу обойтись собственными силами.

Рэнделл непонимающе посмотрел на них, а Спенсер высоко поднял брови.

— О, вы очень догадливы. — И, обращаясь к Тому, пояснил: — Мне хотелось немного взбодрить мистера Лемона.

— Это не помешает, — сказал на прощание Джек и вышел.

Рэнделл со Спенсером вернулись в комнату и сели на свои места.

— Аль, — начал Рэнделл, — мы еще с тобой не обсудили, что сделаем, когда найдем этого человека. Ведь доказать его вину практически невозможно.

— Я знаю.

— Ну и…

— Я думал об этом, Том. Не так уж мы беспомощны. Но сначала надо убедиться в том, что это не пустой вымысел.

— А когда убедимся?

— Тогда и поговорим об остальном.

В больнице Джека опять не пустили к Памеле. Пришлось ограничиться кратким разговором с врачом, из которого он узнал, что шансов на выздоровление не стало больше, но следует радоваться и этому, ибо могло быть намного хуже.

Врач вздохнул, потер усталые глаза и спросил:

— Наверняка придете и вечером?

— Приду, конечно.

— Ну, значит, вечером увидимся. И не теряйте надежды.

— А что мне еще остается?

Из больницы Джек поехал в редакцию. Надо было явиться к шефу, которому он не докладывал о своей работе уже два дня и который наверняка рвет и мечет. "Вышвырнет он меня из редакции как пить дать, когда явлюсь к нему с пустыми руками", — думал мрачно молодой журналист, но делать было нечего.

Главный редактор, к сожалению, был на месте, и, к сожалению, у него нашлось время принять Лемона. С трепетом переступил он порог кабинета. Шеф молча кивнул в ответ на вежливое приветствие Джека и так же молча указал ему на стул, собственноручно закрыл за Джеком двери и занял место в вертящемся кресле за своим столом. Лемон нерешительно вытащил из кармана пачку сигарет и робко протянул ее шефу, но тот лишь отрицательно мотнул головой. Закуривая, Джек заметил, что у него дрожат руки, и разозлился. "Веду себя как последний дурак. Там Памела борется со смертью, а я тут дрожу перед этим надутым индюком! Ну его к черту! Пусть уж скорей наорет на меня, я тогда так хлопну дверью — стены задрожат!"

— Ты чего такой мрачный? — неожиданно поинтересовался шеф.

— Есть причины! — буркнул Джек.

— Они связаны с твоим репортажем? — продолжал допытываться шеф с совершенно несвойственной ему сдержанностью.

— И да, и нет, — уже спокойней ответил Лемон. — Тут я угодил в такую историю… К сожалению, расплачиваются другие.

— Ты меня заинтриговал…

— Я вовсе не стремился к этому.

— Почему ты так со мной говоришь, мальчик? Разве я сделал тебе что-то плохое?

Ну, это уж слишком! Таким Джек шефа никогда не видел. Он не выдержал:

— Что с вами, шеф? Произошло что-нибудь чрезвычайное?

— А почему ты спрашиваешь?

— Мне еще не доводилось видеть вас в роли доброй тетушки.

— Тебе еще многого не доводилось видеть, мальчик.

— Вы правы… Я пришел сказать — репортаж я не написал.

— Вижу.

— Знаю, что видите. Я вообще не знаю, куда деваться от вещей, которые можно видеть, но нельзя понять. А сейчас моя невеста лежит в больнице, врачи же не могут сказать, выживет она или нет. И ее инфаркт тоже связан с темой моего репортажа.

Редактор грозно сдвинул брови.

— Если ты это говоришь только с целью разжалобить меня…

— Плевать я хотел на то, что вы обо мне думаете!

— Ого! Я тоже тебя не узнаю. Может, ты все-таки соизволишь рассказать, что же происходит?

— Если вы настаиваете…

И Лемон в очередной раз изложил всю эту необыкновенную историю. Говорил он не менее получаса, но шеф ни разу его не прервал, не поторопил. Он молча слушал с непроницаемым, как у сфинкса, выражением на лице, глядя на своего подчиненного прищуренными глазами. Когда Лемон закончил, он еще некоторое время посидел в молчании, потом почесал в затылке и наконец произнес: