Детектив и политика 1990 №6 - [120]
— Скажите, полковник, — спросил Спецкор, — что вы думаете о местных военных.
— Местные военные — дерьмо, — ответил он, отхлебывая из запотевшей кружки холодное пиво. — Мне кажется, что Сапожник больше всего на свете боялся военного переворота, а потому всех своих генералов придерживал на расстоянии. Не особенно-то им доверял. Это уж вы мне поверьте. Тем более что большинство из них учились в России. Или имели русских жен. А Сапожник, хотя и трепался повсюду о своей любви к русским, на самом деле очень их недолюбливал. Ему казалось, что они замышляют против него какие-то интриги. И не без помощи местных военных. Так вот, именно поэтому армия при Сапожнике была в загоне. Вместо того чтобы обучать солдат военному делу, их отправляли на сельскохозяйственные работы или даже на угольные шахты. Что вышло из таких солдат, вы сами видите.
— То есть? — не понял Спецкор.
— То есть все эти разрушения в городе, эти трупы и эта бессмысленная, кровь — дело рук местных военных.
— Но здесь все талдычат о террористах…
— Вы видели когда-нибудь террориста, который лупит по зданию из башенного орудия? Я — нет. Но зато я видел такого дурака — танкиста. Он из пушки выкуривал снайпера.
— Но ведь революция все-таки… Тут не до стратегии.
— Вы спросили меня о военных? Вот я и говорю, что они — дерьмо.
— Пресс-конференция в пять часов, — Старый друг плюхнулся на соседнее седло и залпом выпил стакан, — ты пойдешь?
— Постойте, постойте, — пробормотал полковник, — вы что же — русские?
— Ну да.
— Господи, и здесь КГБ!
Он схватил со стойки свою шотландскую кепочку и быстрым шагом направился к выходу.
— Это что за шизоид? — спросил Старый друг.
— Это не шизоид. Просто он неудачно посадил свой "Харриер" в Гибралтаре.
На пресс-конференцию, которую устраивало новое правительство, Спецкор так и не пошел. Веселые ребята из кинохроники зазвали его на бульвар Весны, в бывшую резиденцию Сапожника. У них и "шикарная тачка" была — припадочный, дребезжащий всеми своими потрохами драндулет, от которого шарахались в стороны даже военные бэтээры.
Прежде к резиденции просто так было не подъехать. Везде — "кирпичи". Прямо как на Рублевском шоссе. Теперь дороги эти тоже никто не чистил от снежных заносов и они превратились в колхозный тракт — разбитый и искореженный сотнями ног, гусеницами танков, колесами тяжелых самосвалов. "Кирпичи", естественно, тоже посшибали. Один из них висел в кабинете Старого друга. Ему, можно сказать, повезло. Он попал в резиденцию одним из первых, всего через несколько часов после того как ее покинул сам Сапожник. На кухне еще пахло жареным беконом, а кофе на подносе так и остался недопитым. На журнальном столике в одной из комнат — початая бутылка вина и раскрытая книга Дианы Маккарти "Лабрадор Ретриверс". Этот печальный роман из собачьей жизни жена Сапожника — профессор химии и академик — начала читать еще до их поездки в Тегеран. Она продолжала его читать и на следующий день, после того как начались волнения в Тимишоаре, и солдаты вместе с сикуритате сваливали в котлованы трупы расстрелянных ими женщин и детей. И днем позже, когда к Городу Луны уже подтягивались подразделения регулярной армии и войск безопасности, получившие приказ восстановить порядок любой ценой. Даже утром 21 декабря, перед тем как отправиться вместе с мужем в ЦК, она успела прочесть пару страниц. Тогда эта сухопарая женщина с волевым лицом, конечно же, даже не предполагала, что это будут самые последние страницы в ее жизни, а через несколько дней молоденький солдатик заломит ей за спину руки, скрутит больно веревкой запястья и вместе с мужем поведет на расстрел. Что во дворе казармы их уже будут ждать другие солдаты, а еще офицеры, врачи и какой-то человек с видеокамерой. Что огонь откроют внезапно, бестолково, почти в упор. Засунут, не обмывая и не обряжая, — прямо в пальто — в дешевый гроб и замуруют под бетонными плитами на заброшенном кладбище. Не знала она, что репортаж об их расстреле покажут сыну и всему застывшему в шоке миру. Что лишь только сменится власть, сотни людей, сокрушая все и вся на своем пути, ломая кусты чайных роз, вышибая стекла и двери, ворвутся в ее еще не остывшее жилище, что женщины будут рыться в ее белье и прятать за пазуху дорогие духи, украшения, косметику; а мужчины, поскальзываясь и падая, примутся разбивать ногами спелые арбузы и пьянеть от одного лишь вида кроваво-сладкой мякоти, словно это были головы врагов. Но, перелистывая страницы "Лабрадор Ретриверс", она не знала об этом, да и знать не могла. Ее жизнь и ее конец оказались страшнее самых страшных ночных кошмаров, тяжелее тех мыслей, что приходили в последние годы все чаще, но она их в испуге гнала.
И все-таки, несмотря на охраняющих резиденцию десантников, на истоптанные ковры, разбитые античные скульптуры и дерьмо, которое наложил в розовое биде кто-то из революционеров, дом этот, казалось, продолжал жить своей внутренней жизнью. Или это духи его обитателей, в ожидании Страшного Суда, парили в смятении меж колонн, балюстрад и портиков. Или это весенний ветер рвался в незатворенное окно и играл песню капели хрупкими колокольцами хрусталя. Или сам дом иссыхал и трескался без любви.
