Детектив - [9]

Ладно, пойдем дальше. Кроме долларов, при тебе обнаружены дойчмарки. Где ты их взяла?.. Дойчмарки, Мэгги, — это немецкие деньги. Давно ты из Германии?.. Брось, Мэгги, этого ты не могла забыть! Это ведь деньги Нойхауса, так? Это ты его застрелила из своего револьвера, Мэгги? Экспертиза все равно определит, из какого ствола стреляли.

Я с тобой по-дружески разговариваю, Мэгги. Ты попала в беду, большую беду, и самой пора это понять. Я бы очень хотел тебе помочь, но для этого ты должна говорить мне правду… На, попей еще кофейку… подумай, Мэгги. Скажешь правду, всем станет легко, тебе в первую очередь. Потому что как только я узнаю правду, я дам тебе толковый совет, что делать дальше…

И совсем другая, более жесткая линия поведения, отметил Эйнсли, при допросе Кермита; у того действительно глаза навыкате напоминали лягушачьи.

— Что ж, Кермит, я уже битый час слушаю, как ты отвечаешь на мои вопросы. Мы оба знаем, что все твои показания ни хрена не стоят. Забудем об этом и рассмотрим факты. Вы со своей подружкой Мэгги тормознули машину несчастного старика, ограбили его, а потом убили. Теперь я уже могу сказать тебе, что Мэгги раскололась. У меня есть подписанный ею протокол, где она утверждает, что ты был зачинщиком преступления и что именно ты застрелил мистера Нойхауса…

Девятнадцатилетний Капрум вскочил на ноги и завопил:

— Эта сука лжет! Это она его прикончила, она меня втравила…

— А ну-ка, стоп! Замолчи, Капрум! Успокойся и сядь на место!

Хорхе вытянул счастливый билет, подумал Эйнсли. Капрум попался в ловушку, решил, что Мэгги предала его, и теперь торопился доложить свою версию событий. Если бы не бедняга немец, все это было бы даже забавно.

Предупреждение о его правах Капруму было уже зачитано. Никакой необходимости повторять его.

— Стало быть теперь, Кермит, ты готов рассказать, что произошло, на этот раз правду? В твоем положении так будет лучше… О'кей, начнем с того, как ты и Торн захватили машину… Ладно, я запишу имя Торн первым, если ты настаиваешь… Итак, где вы оба были, когда…

И Хорхе принялся записывать показания Капрума, который говорил быстро, сбивчиво, совершенно забыв о возможных последствиях, не понимая, что совершенно не важно, кто что делал, ведь им предъявят обвинение в сговоре с целью предумышленного убийства. Когда Хорхе спросил, зачем им вообще понадобилось стрелять, Капрум ответил так:

— Этот старый козел понес на нас! Поливал нас грязью на своем тарабарском языке… Не мог заткнуть свою поганую пасть, понимаешь?

Когда допрос был закончен, Хорхе протянул Капруму ручку, и тот подписался под полным признанием своей вины. Несколько часов спустя эксперты-баллистики дали заключение, что из трех пуль, обнаруженных в теле немца, одна была выпущена из револьвера Капрума, а две — Мэгги. Медики определили, что если выстрел Капрума только ранил туриста, то от любой из двух пуль Мэгги наступила немедленная смерть.

Эйнсли отвлекли другие дела. Он вернулся в тот момент, когда Хорхе во второй раз допрашивал Мэгги Торн. Под конец девица серьезно спросила:

— Что с нами теперь будет? Может, дадут условно?

Хорхе и не пытался отвечать. Понятно почему. Что он мог сказать человеку, который до такой степени не осознавал всей тяжести совершенного преступления и неизбежности скорого и грозного возмездия! Разве мог он сказать этой девушке:

— Какое там условно! Тебя не только под залог не выпустят, но ты скорее всего вообще никогда уже не выйдешь на свободу. Наиболее же вероятно, что суд признает вас обоих виновными в убийстве и приговорит к смерти на электрическом стуле.

Само собой, адвокаты в суде будут с пеной у рта доказывать, что признания Торн и Капрума были сделаны под давлением, что их ввели в заблуждение… И в этом будет доля правды, признавал про себя Эйнсли.

Однако любой судья, заручившись подтверждением, что подозреваемых информировали об их правах, снимет все возражения защиты, и признания останутся в силе. Что же касается «введения в заблуждение», то с годами Эйнсли понял, что иногда без этого не обойтись. При расследовании многих особо тяжких преступлений трудно добыть окончательные, стопроцентные улики, и ловкие адвокаты не раз помогали виновным избежать наказания. Взять хотя бы дело О'Джей Симпсона. Признания же Торн и Капрума, каким бы путем они ни были получены, помогут свершиться правосудию, а с точки зрения общественных интересов, как их понимал Эйнсли, только это имело значение.

Подобные размышления вернули Эйнсли к мыслям об Элрое Дойле и той причине, что побудила его самого отправиться в бесконечную ночную поездку. И опять, уже в который раз после телефонного звонка из Рэйфорда, он задавался вопросом: какое признание ему предстоит выслушать?

Эйнсли всмотрелся в дорожные указатели. Их автомобиль выехал на Флоридское шоссе. Отсюда было около трехсот километров до Орландо — первого большого города на их пути.

Глава 3

Малколм Эйнсли, который задремал, как только они миновали Форт-Лодердейл, проснулся от толчка: то ли выбоина в полотне, то ли енот попал под колесо — по ночам они во множестве перебегали шоссе. Он потянулся и сел повыше, затем посмотрел на часы: десять минут первого. Впереди замаячил поворот на Уэст-Палм-Бич. Значит, треть пути до Орландо позади. Хорхе вел машину в крайнем левом ряду, движение на шоссе было достаточно оживленным.