Десятый круг ада - [52]

17

Командир строительной бригады подполковник Рюдель приказал Циммерману выделить из своего отряда самых лучших плотников, маляров, каменщиков, штукатуров, жестянщиков, землекопов для ремонта заброшенного, особняка, находящегося километрах в десяти от Шварцвальда. Грузовые машины подъедут за рабочими утром. Ровно через неделю особняк должен быть готов к приему жены доктора Штайница фрау Эльзы и дочери фрейлейн Эрны, пожелавших провести лето в густых подберлинских лесах. Рюдель, зная придирчивость руководителя бактериологического центра, был уверен, что обер-лейтенант как никто лучше справится с щепетильным заданием, и доктор Штайниц и его семья останутся довольны своей летней резиденцией.

Циммерман раньше обычного зашел в свою контору, чтобы до вечернего приема сотников прикинуть объем работы и подобрать стоящих специалистов. До его слуха донесся шум в коридоре. Кто-то из сотников рвался к нему, а Фимка не пускал: еще почти полчаса оставалось до положенного времени. Шум не утихал, мешая сосредоточиться. Наконец Фимка открыл дверь.

— Сотник-айн рвется к вам, господин герр обер. Пускать али вышвырнуть вон? — осведомился он.

— Пусть войдет, — разрешил Циммерман, понимая, что просто так Лукашонок не станет нарушать строго установленный распорядок дня.

— Заходи, сотник-айн! — пригласил Фимка. — Только я предупреждаю, что обратно можешь вылететь с оторванной башкой. А пришивать к шее головы я еще не научился…

Взволнованный Лукашонок, не обращая внимания на хохот Фимки, прошел в кабинет и без разрешения сел на табуретку.

— Большая неприятность, Генрих Карлович, — оглянувшись на дверь, начал он. — Может произойти беда…

— Говорите. Нас никто не услышит. И поспокойнее, пожалуйста.

— Галю с кухни знаете? Такая хорошенькая?

Циммерман знал всех рабочих, в том числе и Галю.

— Так вот, ваш «дружок» Баремдикер пристает к ней. Хочет сделать своей любовницей…

«Понятно, почему Герман спрашивал меня о русских женщинах, — вспомнил Циммерман. — Хочет, скотина, испытать сам…» Своим сообщением Лукашонок ставил Генриха в явно тяжелое положение. Хотя и очень жаль девушку, но дружбу с Баремдикером, которой он так долго и настойчиво добивался, терять из-за нее нельзя.

— А Галя… понимаете… Галя моя невеста, — произнес Лукашонок и покраснел, точно был виновником случившегося.

— Как невеста?! — не понял Циммерман.

Лукашонок тяжело вздохнул, опустил голову.

— Невеста, Генрих Карлович, — выдавил он из себя. — Я ее еще в Могилеве поприметил. А тут… тут мы полюбили друг друга. Хотели пожениться…

Признание сотника-один обескуражило Циммермана. Он не знал, что ответить явно растерянному и подавленному Лукашонку. И надо было влюбиться ему! Что он, не знал, для чего направлен в Германию?

— Да я убью этого фашистского гада, если он хоть пальцем дотронется до Гали! — вдруг вскочил Лукашонок.

— Ну, ну! — движением руки усадил его на место Циммерман. — Не сходи с ума. Для чего мы здесь, знаешь?

— Если бы не знал, — Лукашонок сразу весь обмяк, сделался жалким и беспомощным. — Эх, Генрих Карлович, — вырвалось у него. — Попробуй стерпи, когда на твоих же глазах обесчестят любимую девушку. Да поставьте себя на мое место!..

Циммерман на миг представил свою Катюшу в положении Гали, и по телу пробежал колючий холодок. Конечно же за жену он вступится мгновенно, не думая о последствиях. Так ведь мог поступить и Лукашонок. А если представить, что произойдет убийство Баремдикера, пусть и на почве ревности, отряд славянских рабочих тут же разгонят, как бунтовщиков переведут в концлагерь № 1, и тогда пропало все дело. Может, изолировать Галю, отправив куда-либо? Но гауптштурмфюрер со своей бульдожьей хваткой не выпустит девушку из рук. Ясно, что Лукашонок, выполняя задание, не посмеет замахнуться на Баремдикера. Но какое моральное потрясение получит его невеста Галя, если жених ничего не предпримет.

Впервые за все время пребывания в Шварцвальде Циммерман растерялся, не зная, какой ответ дать нетерпеливо ожидавшему Лукашонку.

— Баремдикер вызвал сейчас Галю к себе…

Последние слова сотника точно кипятком ошпарили Циммермана. Он резко вскочил, схватил на ходу фуражку и заторопился на улицу.

— Я туда, — сказал он Лукашонку, а Фимке приказал: — Сотникам сообщи — приму их позднее. Есть важные дела у гауптштурмфюрера Баремдикера.

В просторный, обставленный мягкой мебелью кабинет начальника концлагеря Циммерман вошел через запасный вход, о существовании которого мало кто знал даже из ближайших помощников Баремдикера. Гауптштурмфюрер не хотел, чтобы эсэсовцы знали о его попойках с начальником отряда славянских рабочих.

Циммерман появился в кабинете внезапно. Галя плакала навзрыд, судорожно прикрывая руками разорванное на груди платье. Баремдикер, вне себя от ярости, потрясал перед девушкой руками и грозил ей расправой, если та станет упрямиться.

— О-о, какая нежная идиллия! — воскликнул Циммерман и громко расхохотался. Баремдикер, удивленный этим неожиданным вторжением, на какое-то мгновение растерялся.

— Это ты, Генрих…

— Надеюсь, я не помешал вашей милой беседе, дружище? — осведомился Циммерман. Не дожидаясь ответа, он подошел к метнувшейся от него Гале и одобрительно, точно породистую лошадь, похлопал ладонью по мокрым от слез щекам. — Приятная мордашка! И тельце аппетитное, — отогнул он край разорванного платья, обнажая девичью грудь. — Умеешь ты находить смазливеньких, Герман! Завидую тебе…