Десятый круг ада - [26]

— Я хочу воевать, а не торговать в ларьке тряпьем! — запротестовала девушка.

— Там ты больше принесешь пользы, чем здесь, в лесу.

— Да не смогу я показываться в городе! — упиралась Настя. — Немцы будут зариться на меня…

Она была очень привлекательна. Красивое матовое лицо, по-детски чуть припухлые пунцовые губы, темные вразлет брови, серые с голубизной огромные глаза, едва заметные ямочки на щеках и конопляного цвета длинная коса, уложенная вокруг головы, делали ее неотразимой. Еще в школе за Настей бегали мальчишки, не давали ей проходу. Уезжала от них на каникулы к бабушке, но и там деревенские парни приставали к ней. Насте же никто из парней не нравился. Ей надоедало их постоянное ухаживание. Порой она сожалела, что родилась такой красивой.

— И хорошо, что ты у нас образец настоящей белорусской красавицы. Быстрее подденешь на крючок кого надо, — стоял на своем Ефимчук.

Так Настя стала помощницей пани Елены…

Прошел месяц, как Циммерман обосновался в Могилеве. Дела его шли хорошо, директор конторы по вербовке рабочей силы в Германию Хушто был им доволен, о чем знали и в городской комендатуре. Генрих стал завсегдатаем могилевского рынка, ежедневно простаивая у ларька пани Елены возле смеющейся, веселой Настеньки. При его появлении пани Елена сама становилась за прилавок, давая возможность своей помощнице пококетничать с обаятельным немцем. На рынке быстро привыкли к тому, что некогда холодная красавица Настя отдала свое сердце недавно появившемуся в их городе вербовщику, и никто больше не обращал внимания на их беседы.

Каждый день Циммерман ждал сообщения об отправке под Берлин, но в партизанской бригаде упорно молчали. Может быть, гитлеровцы набирают рабочих в другом городе? Тогда бы Циммермана немедленно перебросили туда, и ему пришлось бы заново втираться в доверие оккупационным властям.

Этот день тоже не предвещал перемен. Еще с вечера подул холодный северный ветер, и небо заволокло мохнатыми тучами. Дождь шел всю ночь, не прекратился он и утром. Тонкие извилистые струйки катились по стеклу, образуя сплошную, мутную пленку. Не разглядеть, что творится на улице. Генрих, как обычно, обтерся холодной водой до пояса, выпил согретый хозяйкой стакан чаю с куском черного хлеба, намазанного маргарином, быстро оделся и вышел из дома. Ему надлежало сегодня по указанию шефа отправиться в район, а ехать в такую погоду не хотелось: промокнешь до нитки.

Дождь не переставал. Мелкий, колючий, он безжалостно сек лицо и расплывался огромными лужами на перенасыщенной водой земле. По хмурому небу, чуть не задевая крыши домов, неслись пропитанные ночной темнотой облака. Ветер упрямо раскачивал деревья и рьяно полоскал в дожде их извивающиеся ветви, будто желая сорвать с них готовые вот-вот распуститься взбухшие почки. Под ногами сочно хлюпала податливая грязь. Видно было, ненастье продлится весь день.

В конторе Циммермана ждал чем-то взволнованный Хушто. Он провел его в кабинет, усадил на стул. «Видимо, будет просить достать в районе что-то особенное», — решил Генрих.

— Нашей конторе выпала большая честь, — заговорил Хушто. — Комендант поручил нам выполнить спецзаказ рейха — отобрать три сотни квалифицированных рабочих для стройки. Каменщики, штукатуры, маляры, плотники, жестянщики… Понимаете?

— Да, мой директор! — отозвался Генрих, чувствуя, как учащенно забилось его сердце. Может быть, это та самая группа рабочих, с которой потребуется ехать и ему?

— Время самое ограниченное…

— Трудно будет завербовать даже тридцать человек.

— Хотя бы с десяток! В целях пропаганды… Остальных отправим в обычном порядке, через комендатуру. — Хушто подался вперед, к внимательно слушавшему его Циммерману, и своим тучным корпусом сдвинул стол. — Герр Циммерман, я надеюсь на ваше рвение. Настал час показать свою преданность рейху!

— Яволь! — встал польщенный доверием Генрих. — Сделаю все, что в моих силах. Постараюсь оправдать вашу личную благосклонность ко мне и заслужить доверие коменданта.

— Я с самого начала поверил в вас! — чуть было не прослезился растроганный Хушто. В душе он благодарил судьбу, ниспославшую ему такого расторопного, инициативного, дисциплинированного работника.

Циммерман прищелкнул каблуками:

— Благодарю, мой директор! Никто в этом городе не знает так этих славян, как я! — хвастливо заявил он. — Кроме вас, конечно.

Довольный Хушто прикрыл веки, прикидывая возможный барыш от выполнения спецзадания рейха.

— Вот если бы этих скотов направили в Дрезден, — произнес Циммерман, преданно глядя в глаза шефу.

Хушто, услышав свой родной город, насторожился.

— Почему именно в Дрезден?!

— Можно было бы попутным транспортом отправить вашей семье кое-что покрупнее. Я тут поприметил…

— Спасибо, дорогой Генрих, — дружески улыбнулся Хушто. — К несчастью, их отправляют под Берлин, в какой-то Оберфельд, — вздохнул он.

«Оберфельд — название имения баронессы Тирфельдштейн!» — ликовал в душе Генрих. Попросив разрешения срочно заняться вербовкой, он покинул кабинет. Дождь все еще лил, но для Циммермана непогода уже ничего не значила. Скорее бы сообщить радостную весть Насте…