Десятая жертва - [27]

— Нет, совсем не по той причине, о которой ты подумал.

— Разумеется, — еще циничнее улыбнулся он.

— Мне просто хотелось поговорить с тобой.

Поллетти кивнул и улыбнулся самым циничным образом, затем, поскольку ненавидел крайности в поведении, пожал плечами и равнодушно произнес:

— Хорошо, давай поговорим.

Они пошли рядом по пляжу вдоль кромки воды. Небо на востоке стало сине-черным. На западе угасающее солнце спускалось в стальные волны Тирренского моря. В темном небе уже кое-где вспыхнули звезды.

— Смотри, какие прелестные звезды, — сказала Кэролайн с непривычной застенчивостью. — Особенно вон та, маленькая и странная, слева.

— Это альфа Цефея, — пояснил Поллетти. — Вообще-то это двойная звезда, и основная звезда в связке принадлежит к типу В, что соответствует температуре поверхности порядка пятнадцати тысяч градусов.

— Я этого не знала, — сказала Кэролайн, садясь на влажный песок.

— А вот у маленького спутника альфы Цефея, — продолжал Поллетти, — температура поверхности всего шесть тысяч градусов, плюс-минус несколько градусов. — Он сел рядом с девушкой.

— Мне это кажется почему-то печальным, — заметила Кэролайн.

— Да, пожалуй, — согласился Поллетти.

Он испытывал какое-то странное чувство. Может быть, потому, что звезда, которую он так уверенно назвал альфой Цефея, была на самом деле бетой Персея, известной также под названием Алгол, — звездой демонов, чье влияние осенью на людей с определенным темпераментом слишком хорошо известно.

— Звезды такие красивые, — задумчиво произнесла Кэролайн.

Подобное замечание Поллетти в другое время счел бы банальным, но сейчас оно показалось ему милым.

— Да, пожалуй, — согласился он. — Так приятно видеть их на небе каждую ночь… Послушай, мы пришли сюда не для того, чтобы беседовать о звездах. О чем ты хочешь поговорить со мной?

Кэролайн ответила не сразу. Она задумчиво смотрела на море. Длинная прядь светлых волос упала ей на щеку, смягчая точеные черты лица. Она мечтательно зачерпнула пригоршню песка, и тонкие песчаные струйки побежали между ее длинными пальцами. Законченный циник, Поллетти внезапно почувствовал какую-то странную боль, словно укол иглы, проникший в самую глубину его души. Почему-то вспомнились маленький домик с соломенной крышей в горах близ Перуджи и полная седая улыбающаяся женщина, стоящая у двери, вокруг которой вилась лоза, с глиняным кувшином в руке. Он видел мать только раз, на фотографии, которую прислал ему Витторио. Тогда это не произвело на него впечатления, но теперь…

Кэролайн повернулась к нему, и в ее огромных глазах отразился последний розовый отблеск умирающего солнца. Поллетти вздрогнул, несмотря на то что температура воздуха и воды была семьдесят восемь градусов по Фаренгейту[5] и с юго-запада дул ласковый бриз со скоростью пять миль в час.

— Мне хочется узнать о тебе побольше, — произнесла Кэролайн.

Поллетти заставил себя рассмеяться.

— Обо мне? Я самый простой человек и прожил самую обычную жизнь.

— Расскажи о ней, — попросила Кэролайн.

— Мне нечего рассказывать, — ответил Поллетти.

И вдруг он заговорил о своем детстве и первом опыте в сексе и убийстве; о своей конфирмации; страстной любви к Лидии, поначалу безмятежной и счастливой, но превращенной женитьбой в невыносимую скуку; о том, как он встретил Ольгу и стал жить с ней, как узнал, что ее странное поведение вызвано врожденной неустойчивостью характера, а не страстной независимостью, но было уже слишком поздно.

Кэролайн сразу поняла, что жизненный опыт принес Поллетти горечь и разочарование. Те радости, которые в юности казались ему редкими и недостижимыми, став доступными, превратились в бесконечную вереницу безотрадных и отчаянно скучных повторений. И тогда, увидев изнанку радужных надежд, он забрался в скорлупу мрачных переживаний. Печально, подумала она, но не безнадежно.

— Вот и все, больше нечего рассказывать, — как-то неловко закончил Поллетти.

Лишь теперь он понял, что болтал, как чокнутый, как мальчишка. И тут же подумал, что это не имеет значения, что его не интересует мнение Кэролайн о нем.

Кэролайн молчала. Она повернула к нему лицо, такое таинственное в темноте, окруженное ореолом светлых волос. Ее черты, всегда казавшиеся классическими и холодными, сейчас были живыми и теплыми. Кэролайн поразительно красива, но в темноте она казалась еще более привлекательной.

Поллетти беспокойно пошевелился, вспомнив, что люди, утратившие иллюзии, часто легко поддаются зову романтики. Он закурил и сказал:

— Пошли отсюда. Может быть, сумеем найти местечко, где можно что-нибудь выпить.

Этой сухой прозаической фразой он хотел нарушить очарование вечера. Но этого не случилось, потому что Алгол все еще ярко сиял на южном небе.

— Марчелло, мне кажется, что я люблю тебя. — Голос Кэролайн был едва слышен в шуме прибоя.

— Не говори глупостей, — буркнул Поллетти, стараясь казаться равнодушным и скрывая за грубостью волнение.

— Я люблю тебя, — повторила она.

— Не валяй дурака, — сказал Поллетти. — Эта сцена на берегу очень романтична, но давай не будем заходить слишком далеко.

— Значит, ты тоже любишь меня?

— Это не имеет значения, — ответил Поллетти. — В данную минуту я могу сказать что угодно и даже поверить этому — но только на минуту. Кэролайн, любовь — это чудесная игра, которая начинается с веселья и счастья и заканчивается женитьбой.