Десять загадок наполеоновского сфинкса - [22]

Так продолжалось с октября 1805 года по апрель 1806 года. Дни были похожи один на другой и тянулись неимоверно долго, а когда, наконец, пробил час освобождения, предстоящее возвращение во Францию не показалось Вильнёву концом всех его мучений. Драма Трафальгарского разгрома и чувство стыда за потерянный флот причиняли ему боль, он даже несколько раз обращался к врачам. Он прекрасно понимал, что во Франции его ждет испытание пострашнее английских ядер: его ждал суровый отчет перед императором и, без сомнения, военный трибунал.

Пробыв шесть месяцев в плену, Вильнёв был освобожден под честное слово не служить более против англичан и отправлен на родину в порт Морле. 15 апреля 1806 года он высадился на французскую землю и 17-го уже был в городе Ренне. Там ему было приказано остановиться и ждать новых распоряжений из Парижа.

В Ренне адмирал остановился в гостинице «Отель де Патри», располагавшейся на улице де Фулон в доме номер 21. Эту достаточно захолустную гостиницу содержал некий господин Дан. Он выделил своему высокопоставленному постояльцу лучший номер на втором этаже.

Адмирала сопровождали доктор Перрон и слуга, Жан-Батист Баке. Господин Перрон вскоре уехал из Ренна в Париж, а Вильнёв остался один со своим слугой.

Ожидая своей дальнейшей участи, он стал вести затворнический образ жизни, избегая общественных мест и длительных прогулок по улицам города. Если раньше он еще разговаривал с доктором Перроном, то теперь, после его отъезда — совсем ушел в себя. «Казалось, что он весь погружен в мрачную меланхолию», заметил впоследствии один из свидетелей событий.

Перед глазами 42-летнего вице-адмирала раз за разом вставали картины его последнего сражения… Нет! Быть разбитым при Трафальгаре — это не лучший способ стать знаменитым!

Вильнёв уже знал о том, что Наполеон сказал на следующий день после разгрома. «Французскому флоту не хватает человека с характером, хладнокровного и отважного. Такой человек, возможно, однажды найдется, и тогда мы посмотрим, что могут наши моряки».

Это означало, что его военная карьера закончена.

Понимая это, Вильнёв написал морскому министру Декре:

Я глубоко поражен масштабом своего несчастья и всей ответственностью, которая легла на меня после этой ужасной катастрофы. Мое самое большое желание состоит в том, чтобы иметь возможность, как можно раньше, предоставить Его Величеству или объяснение своего поведения или же самого себя, как жертву, которая должна быть принесена, но не во имя знамени, которое, осмелюсь сказать, осталось незапятнанным, но ради тех, кто погиб в результате моей неосторожности, моей непредусмотрительности и моих оплошностей.

Дени Декре. Этот-то был, по крайней мере, был военным моряком, вице-адмиралом, его боевым товарищем, в конце концов. Он все правильно поймет и ответит ему, Вильнёв был в этом уверен.

18 апреля Декре ответил ему:

Я еще не получил от Его Величества распоряжений, касающихся вас. Пусть это будет чуть позже, но это может означать, предупреждаю вас, что не следует неблагоприятно оценивать намерения Его Величества.

Вот даже как? Тогда, может быть, еще не все потеряно!

* * *

22 апреля 1806 года Вильнёв, как обычно, обедал в своей комнате. Его слуга Баке попросил у него разрешения пойти прогуляться; и конечно же, Вильнёв не отказал ему.

В пять часов, вернувшись с прогулки, слуга постучал в дверь комнаты, но никто ему не ответил. Может быть, адмирал куда-то ушел? Баке вернулся немного попозже, постучал снова — никакого ответа.

Уже наступила ночь, и слуга обеспокоился этим длительным молчанием, тем более странным, что никто не видел адмирала выходящим на улицу. Он решил предупредить хозяина гостиницы, и оба они поднялись наверх со свечами в руках. Они постучали еще раз, но все напрасно. Осмотрев замочную скважину, они отметили, что ключ торчит в двери, но изнутри.

Значит, адмирал заперся, возможно, ему стало плохо, и этим-то и объясняется его молчание. Однако, они не осмелились сами ломать дверь и предпочли послать за полицией.

Вскоре прибыли два комиссара, Александр Бакон и Ноэль-Венсан Бар, в сопровождении местного слесаря. Для очистки совести полицейские еще раз постучали в дверь и, не получив ответа, стали ломать замок.

Комната была пуста, а кровать адмирала даже не разобрана.

Один из комиссаров приоткрыл дверь, ведущую в туалетную комнату.

Боже правый! Вильнёв лежал на полу, выложенном плиткой. Грудь его была залита кровью: нож с черной ручкой — обычный столовый нож — был вонзен в левую сторону его груди по самую ручку.

И полицейские, и хозяин гостиницы, и даже слуга со слесарем сразу догадались, что Вильнёв мертв, причем первые двое многозначительно переглянулись, понимая, что такая смерть не останется незамеченной и еще доставит им массу хлопот.

Срочно вызванный врач осмотрел тело: конечности уже не гнулись и были холодными. Получалось, что смерть наступила уже много часов назад. Уже было далеко за полночь, и официальное вскрытие было решено делать на следующий день.

Так называемое «Дело адмирала Вильнёва» только начиналось.

Исходя из того, что дверь была закрыта изнутри, сразу же была принята версия о самоубийстве. Кроме того, эту версию подтверждала и другая важная улика: на столе лежало письмо, адресованное Вильнёвом своей жене, Катрин Вильнёв, урожденной Дануан, проживавшей в Валенсоле.