Десять вечеров. Японские народные сказки - [73]

Услышав эти слова, мачеха отвернулась в сторону, чтобы скрыть злорадный смех.

О жалость! Злая мачеха сорвала с Хатикадзуки ее наряд, надела на девушку одно тонкое холщовое платье, а потом вывела ее на перекресток дорог посреди поля, да там и оставила.

«Как жесток наш мир!» — печалилась бедняжка, не зная, куда ей теперь идти. И чудилось ей, будто блуждает она ночью в глубоком мраке. Что могла она? Только лить слезы...

Спустя немного времени она сказала:

На перекрестке дорог,

В далеком неведомом поле

Я одиноко стою.

Где мне приюта искать?

Кто мне поможет, несчастной?

И с этими словами она пошла куда глаза глядят, не выбирая дороги, пока наконец не достигла берега широкой реки.

«Чем блуждать без пути и цели,— подумала Хатикадзуки,— лучше мне броситься в воду, тогда я соединюсь с моей дорогой матушкой». Но поглядела она в быстрые воды реки, и ее юное сердце содрогнулось.

— Как сильно волны бьются о берег! — подумала девушка.— Как белая река кипит на перекатах! Куда ни глянешь — вода так страшна. Что же мне делать?

Однако, вспомнив о своей матушке, вдруг решилась она уйти из мира, но, прежде чем броситься в бурные воды, сложила такие стихи:

Над пучиной реки

Ветка свесилась ивы,

Словно тонкая нить...

Пусть, как тонкая нить,

Жизнь моя оборвется...

Кинулась она в реку, но деревянная чаша не позволила ей погрузиться в воду с головой. Поплыла девушка по течению.

Рыбаки на лодке заметили ее:

— Смотрите, плывет большая чаша! Ловите ее!

Схватились они за чашу, потянули, вытащили ее из воды, смотрят — да это человек с чашей вместо головы! Рыбаки испугались:

— Ой, что это! Что за диво такое? — И в страхе бросили девушку на берегу. Через некоторое время она очнулась, встала с земли и воскликнула:

О, лучше бы волны реки

Навеки меня поглотили,

Как с ветки упавший плод!

Зачем я выплыла вновь

Из темной речной пучины?

Оглянулась, кругом все пусто, ни живой души, а куда идти, неизвестно. Наконец поневоле побрела она куда ноги несут и вышла к людскому селению. Крестьяне, увидев ее, зашумели:

— Что это за урод такой? Вместо головы — деревянная чаша, а руки-ноги человечьи. Видно, старая чаша стала оборотнем.

Иные в страхе показывали на нее пальцем, другие потешались, а нашлись и такие, которые говорили:

— Ну и пускай оборотень! Зато поглядите, какие у него руки и ноги красивые.

А надо сказать, что теми местами ведал правитель по имени Ямака́гэ-но самми-тю́дзё[*]. Как раз в это время прогуливался он по веранде своего дома. Залюбовавшись цветущими деревьями, правитель остановился в задумчивости:

«Что прекраснее весеннего вечера! Показать бы сейчас своей любимой, как горят огни в далеких селениях, где жгут чернобыльник, чтобы отогнать москитов, как стелются прозрачные дымки по самому краю неба!..»

Вдруг видит он: на дороге показалась девушка с чашей на голове.

— Эй, позовите-ка ее сюда! — приказал правитель.

Слуги бегом отправились выполнять приказ господина и привели к нему Хатикадзуки.

— Откуда ты родом и кто ты такая? — спросил правитель.

— Родилась я в Катано,—ответила Хатикадзуки.— Рано лишилась матери я и печалюсь о ней безмерно. Постигло меня и другое горе. По воле судьбы стала я неслыханным уродом, всем на свете я противна. Дошла я без пути и цели до берега На́нива, а отсюда пойду куда ноги меня несут, сама не знаю куда.

Стало правителю жаль девушку, и приказал он снять с ее головы чашу. Но не тут-то было! Крепко чаша приросла к голове. Как ни бились слуги, не могли и на волос ее сдвинуть. Глядели на это люди и посмеивались:

— Откуда только взялось такое страшилище!

— Куда же ты направишь теперь свой путь, Хатикадзуки? — спросил девушку господин тюдзё.

— Некуда мне идти,— ответила она,— потеряла я свою добрую мать, стала пугалом для людей, все боятся и взглянуть на меня, все гнушаются мной, а пожалеть меня некому.

— Ну что же, я думаю, что занятно иметь у себя в доме такое удивительное существо,— сказал господин тюдзё и решил оставить девушку у себя в услужении.

— В чем твое мастерство? Чему ты обучена? — спросил он ее.

— Никакому полезному мастерству я не обучена. Вот только, пока матушка была жива и заботилась обо мне, научилась я играть на разных цитрах да на маленькой флейте, выучила наизусть стихи из Кокинсю, Манъёсю и Исэ Моногатари, все восемь свитков Сутры лотоса[70] и многие другие молитвы. А больше я ничего не знаю.

— Ну, если ты ничего другого не умеешь, то будешь истопницей при бане.

Непривычная это работа была для девушки, но против судьбы не пойдешь! Пришлось ей топить печь и греть воду. Весь день с самого утра люди в доме издевались над нею, не давали ей проходу злыми шутками.

Ни у кого не нашлось в душе хоть капли жалости. Только и слышала она:

— Эй, Хатикадзуки! Горячую воду для господина!

Не успеет еще окончиться третья и четвертая стража ночи[*], еще не наступит рассвет во время пятой стражи, как ее уже будят и заставляют браться за работу. Не привык склоняться бамбук, а сгибается до самой земли под тяжестью снега. Печальная сидит Хатикадзуки перед огнем. Мысли ее горьки, как дым от валежника. Страшится девушка, что недобрая слава о ней расходится широко вокруг, словно этот горький дым!