Десять негритят / And Then There Were None - [13]

Он умолк. Потом продолжил:

– В общем, он знает очень много. И, основываясь на этом знании, выдвинул против нас вполне определенные обвинения.

Поднялся ропот возмущения.

– Все это наглая ложь! – крикнул генерал Макартур. – Клевета!

– Это ужасно! – воскликнула Вера, часто дыша. – Чудовищно!

Роджерс хрипло вымолвил:

– Ложь – все ложь… мы никогда… никто из нас…

Энтони Марстон буркнул:

– Даже не знаю, о чем там говорил этот болван!

Поднятая рука судьи Уоргрейва усмирила волнение. Он заговорил, тщательно подбирая слова:

– Я хочу заявить следующее. Наш неизвестный друг обвиняет меня в убийстве некоего Эдварда Ситона. Я прекрасно помню этого человека. Он предстал перед судом в июне тридцатого года. По обвинению в убийстве пожилой леди. Адвокат был мастер своего дела и сумел составить у присяжных благоприятное мнение о своем подопечном. Тем не менее улики свидетельствовали против него. Я высказался соответственно, и присяжные вынесли вердикт «виновен». Вынося смертный приговор, я только подтвердил их мнение. Защита подала апелляцию на основании якобы имевшего место неправильного руководства. Ее отклонили, осужденного казнили. И теперь я хочу заявить перед всеми вами, что в этом деле моя совесть совершенно чиста. Я лишь исполнил свой долг, и ничего больше. Я вынес приговор человеку, признанному виновным судом.

Армстронг вспомнил. Дело Ситона! Приговор всех тогда удивил. Как раз во время слушаний он встретил в ресторане Мэтьюза, королевского адвоката. Тот был уверен, что выиграет дело. «Вердикт присяжных уже у нас в кармане. Оправдательный, почти наверняка». А потом до него доходили такие комментарии: «Судья был настроен против обвиняемого. Он убедил присяжных, и они сыграли ему на руку. Но все строго по закону, не подкопаешься. Старый Уоргрейв свое дело знает. Хотя он практически свел с этим парнем счеты».

Воспоминание нахлынуло внезапно. И доктор, не успев подумать, спросил:

– А вы знали этого Ситона лично? Я имею в виду, до дела?

Холодные глаза рептилии глянули на него из-под набрякших век. Чистым холодным голосом судья произнес:

– Я ничего не знал о Ситоне до начала слушаний по его делу.

Армстронг подумал:

«Он лжет. Точно лжет».

II

Дрогнувшим голосом заговорила Вера Клейторн:

– Я тоже хочу рассказать. О том мальчике – Сириле Хэмилтоне. Я была его гувернанткой. Врачи запрещали ему заплывать далеко в море. Однажды, когда я была чем-то занята, он взял и поплыл. Я за ним… Но я не успела… Это было ужасно… Но я не виновата. Коронер на дознании сказал, что моей вины тут нет. А его мать – она была так добра… Если уж она не винила меня ни в чем, то зачем… зачем говорить тогда такие ужасные вещи? Это несправедливо, несправедливо…

И она горько заплакала.

Генерал Макартур похлопал ее по плечу и сказал:

– Ну, ну, девочка… Конечно, все это неправда. Этот тип просто спятил. Спятил, и все тут! Рехнулся! Телегу ставит впереди лошади.

Он выпрямил спину, расправил плечи и гаркнул:

– Не в моих правилах отвечать на клевету. Но на этот раз я чувствую, что придется… придется сказать, что в этом обвинении насчет… э-э… молодого Артура Ричмонда нет ни слова правды. Ричмонд был одним из моих офицеров. Я послал его в разведку. Его убили. На войне смерть – естественное дело. Должен сказать, что я оскорблен… клевета на мою жену. Безупречная женщина. Абсолютно – жена Цезаря!

Генерал Макартур сел и дрожащей рукой расправил усы. Было заметно, что речь стоила ему больших усилий.

Заговорил Ломбард. В его глазах плясали чертики. Он начал:

– Насчет тех дикарей…

– И что с ними? – подхватил Марстон.

Филипп Ломбард ухмыльнулся:

– Все верно. Я их бросил! Из чувства самосохранения. Мы заблудились в буше. Я и еще пара парней взяли оставшийся провиант и смылись.

Генерал Макартур сурово вопросил:

– Вы бросили своих людей? Оставили их умирать с голоду?

– Да, – ответил Ломбард. – Я поступил не как пукка сахиб, конечно. Но долг перед самим собой – первейший долг всякого человека. К тому же дикари не боятся умирать. Для них это не то же самое, что для нас, европейцев.

Вера отняла от лица ладони и спросила, глядя на него в упор:

– И вы бросили их – умирать?

– Я бросил их умирать, – ответил Ломбард.

И его веселые глаза глянули в ее, испуганные.

Энтони Марстон озадаченно сказал:

– Я тут подумал – Джон и Люси Комбз… Должно быть, это те двое ребятишек, которых я сбил под Кембриджем. Чертовски не повезло.

– Кому, им или вам? – ядовито спросил судья Уоргрейв.

– Вообще-то я имел в виду себя… – ответил Энтони, – хотя, конечно, вы правы, сэр… не повезло им. Но это была чистая случайность. Они просто взяли и выскочили на дорогу из-за какого-то дома. Меня тогда на год лишили прав. Дьявольски неудобно.

Доктор Армстронг пылко воскликнул:

– Нельзя, нельзя так гонять! Молодые люди вроде вас представляют угрозу для общества.

Энтони пожал плечами и ответил:

– Машины будут ездить все быстрее. Хотя в Англии дороги безнадежны. Здесь и разогнаться-то негде.

Он рассеянно огляделся в поисках своего стакана, увидел его, взял и отошел к другому столу, где стояли виски и содовая. Уже оттуда бросил через плечо:

– Все равно суд признал, что это была не моя вина. Несчастный случай!