Десять мужчин - [71]

Пришедший ко мне репетировать Феликс, студент из нашего класса актерского мастерства, был немедленно подвергнут порицанию.

— Это еще кто такой? Что ты собралась с ним делать? — спросила она, когда он скрылся за дверью ванной.

— Мы ставим сцену.

— Что за сцена?

— Все сцены, как правило, любовные. Более или менее.

— Именно. — Она хохотнула, скривив рот.

— Мне нравится Феликс.

— Угу. Потому как смахивает на Джимми Дина.

— Не только. Он настоящий актер, весь растворяется в своем герое.

— Угу. Потому как психопат. Лично я не осталась бы с ним наедине.

— Мы часто здесь репетируем, и все проходит прекрасно. Но ты не волнуйся, сегодня мы пойдем в кафе.

— Вот спасибо. А то я бы не вынесла сцены, как вы играете сцену. — И она опять хохотнула, будто каркнула.

Впрочем, Феликс был об Эринуле не лучшего мнения:

— Протирает своей задницей твой диван, торчит в твоей квартире и тебя же поносит.

— У нее проблемы, — объяснила я.

— Гляди, осторожней, а то и ты нарвешься на проблемы, — предупредил он, открывая передо мной дверь в уютное кафе.

Мы устроились за столиком и превратились в наших героев: Феликс изображал школьника, томимого любовью к моей героине — жене заведующего пансионом, которая скрывает свое ответное чувство к нему. Восхищаясь интуицией Феликса, выбравшего именно «Чай и сочувствие», я не призналась в том, что эта сцена вполне могла быть эпизодом моей жизни.

— Тебе нужно ухаживать за ровесницей, — произнесла я от имени героини.

— Но мне нужны вы! Я хочу быть только с вами!

Со слезами на глазах Феликс коснулся моих пальцев. Наши герои были добродетельно сдержанны, в рамках времени и места действия, но во мне партнер вызывал далеко не целомудренные чувства, и, кажется, поэтому я неплохо играла.

— Больше ничего не закажете? Освободите стол. — Официантка очень вовремя выставила нас из кафе в реальность.

— По-моему, очень жизненно вышло. — Феликс оседлал свой мотоцикл. — Если удастся повторить в классе — всех на лопатки положим.

Он подмигнул, нахлобучил шлем и рванул по Мэдисон-авеню, против всех правил. Езда навстречу движению была излюбленным развлечением Феликса.

Я вернулась домой, где Эринула жевала оливки и тянула сигарету, пуская дым в приоткрытое дюйма на три окно, — открытое настежь, на такой высоте окно было бы приглашением к самоубийству. Эринула читала что-то из своей психологии, так что мы обе долго молчали, пока она не выдала без видимых причин:

— Пока ты с этим панком любовь играла, звонил папаша Уорбакс.

— Папаша Уорбакс?

— Угу. Мистер Постоянное Поручение.

— Ты ответила?

— Нет. Его речь в твоей машинке. Там ему самое место, между прочим. Форменный робот.

— Пропустила! Как я могла его пропустить!

— Если б ты реально любила реального человека, то знала бы, что изображать в кафе любовные сценки со смазливыми голодранцами — это для пташек определенного полета. Держу пари, ты заплатила за его двойной капуччино.

Как она догадалась не только о том, что я заплатила, но и о том, что он заказал? Слишком рассерженная, чтобы задать вопрос вслух, я молча ткнула кнопку воспроизведения. «Я в Париже. Приезжай на выходные, номер мы закажем». Я прокрутила сообщение Миллиардера дважды, пытаясь уловить любовь за его словами, но ничего не услышала. А была ли вообще любовь?

— Париж. О-ля-ля! — засмеялась Эринула. — Что за отель?

— «Ритц».

— Ничего себе. Откуда такие бабки?

— У него талант делать деньги.

Я собралась звонить в «Бритиш Эрлайнз», да так и замерла с трубкой в руке. В понедельник нам с Феликсом предстояло играть сцену в классе, в субботу у Режиссера рабочий просмотр нового фильма, а на воскресенье соседи и Винченцо пригласили меня на обед. Сердце буквально выскакивало из груди, но я все же набрала номер отеля Миллиардера, чтобы сообщить, что не смогу прилететь в Париж, так как…

— Правило тебе известно: никаких объяснений, — прервал меня Миллиардер. — Запиши прямой номер — на случай, если передумаешь.

Не успев положить трубку, я уже пожалела об отказе и, приняв это за доказательство любви, спешно набрала его прямой номер. Линия была занята. Я повторила попытку. Занято. Я набирала в течение следующего часа, слышала только короткие гудки и наконец, отчаявшаяся, отвергнутая, легла в постель.

Лишь наутро, с первым глотком кофе, я сообразила, что если кто из нас и отвергнут, так это Миллиардер, — и испугалась последствий своего наглого отказа. Я была ему благодарна, я добровольно вручила ему полную власть над собой. Он оплатил мою свободу, и я поверить не могла, что подвергла риску всю свою жизнь за один миг бунтарства. Мысли мои кружили, будто подхваченные смерчем, я холодела от ужаса, представляя, как Миллиардер лишил меня поддержки, оставил без средств на жилье, не говоря уж о тридцати тысячах, которые еще предстояло заплатить за учебу. А кара Миллиардера в конце концов оказалась более изощренной. Многие месяцы, возможно целый год, при каждом телефонном звонке я где-то в глубине души надеялась услышать его голос и слова любви. Но ни любви, ни хотя бы малейшего шанса на любовь Миллиардер больше не предложил, и я поняла, что связывает нас лишь банковское постоянное поручение.