Десять мужчин - [64]

— Мне нужен счет в банке, — сказала я, глядя ему в глаза.

Он опять вздохнул и потыкал указательным пальцем по клавишам, набирая мое имя.

— Никаких сведений. Нет сведений — нет счета.

Он уже был весь нацелен на «Нью-Йорк пост», но я сдаваться не собиралась. Блондинка, молодая, недурна собой, с тысячей долларов в новеньких банкнотах — комбинация, конечно, щекотливая, однако при некотором упорстве вполне способная убедить кого-нибудь нарушить правила.

— Пригласите начальство, пожалуйста.

— Детка, вы тут никого не одурачите.

— Пожалуйста.

Несговорчивое Брюшко исчезло за кулисами и через пару минут вернулось с женщиной в очках с золотой оправой и с новенькой папкой в правой руке. Спустя два часа и пятнадцать телефонных звонков я покинула банк обладательницей временной чековой книжки, карточки для получения наличных и удостоверения личности, любезно предоставленного Ситибанком. Теперь я наконец существовала.

* * *

Из-за моего акцента сокурсники тоже отнесли меня к «белой кости». Хуже того, к английской «белой кости». Студенты профессора Майа расселись вокруг овального стола: две чернокожие женщины (обе матери-одиночки, подрабатывающие в административном отделе колледжа, чтобы платить за учебу), несколько белых замужних женщин (у каждой имелись взрослые дети и «мерседес») и наш единственный мужчина, Кристиан Эйкр Пятый. Сидел он, раскачиваясь на задних ножках стула, а его розовая рубашка поло, джинсы от Ральфа Лорена и потертые ковбойские сапоги наводили на мысль о занятиях, далеких от учебы.

Если я выглядела «белой костью» в глазах средних ньюйоркцев, то этот молодой человек был голубой кровью истинно американского разлива: наследник крупнейшего состояния в Штатах, с фамилией, красующейся на вывесках целой сети супермаркетов, откуда вот уже целое столетие финансовые реки текли в карманы его семейства. Мистер К. Эйкр отстреливал перелетных птиц во Флориде, ездил верхом на скакунах ценой в сто тысяч долларов и встречался с дочерью известнейшего американского кинорежиссера. Кристиан Эйкр Пятый олицетворял собой американскую мечту, да и сам был не прочь помечтать: все три часа занятий он провел, глазея на мой бюст.

Любитель бюстов не слишком вписывался в группу перспективных феминисток. Не вписывалась сюда и миниатюрная женщина с безукоризненным макияжем, в крошечных кожаных туфельках «под леопарда». Она и сама казалась живой куклой, и словом этим пересыпала свою речь: «Эй, куколка!», или «Не дуйся, куколка», или «Куколка, курнуть не найдется?»

Дни учебы шли, а среди студентов лишь Любитель Бюстов проявил ко мне дружеский интерес. Он часто подвозил меня в своем полноприводном монстре на Манхэттен, и мы обедали в «Поросячьем рае» — китайской забегаловке на Первой авеню. Миллионы миллионами, но вкусы Кристиана отличались той же простотой, что и его предрассудки, а немногословность в группе оказалась обманчивой: поговорить он любил.

— Эта девчонка… — пробубнил он, набив рот клецками со свининой.

— Которая? — Я возилась с палочками, еще не успев приняться за еду.

— Ну, эта… Частенько возле тебя сидит.

— Эринула.

— Ага. Она с приветом. Красится как-то… и все такое. А туфли? Еврейка, как пить дать.

— Вообще-то гречанка, но не православная.

— Ты с ней уши востро держи. Такие к богатым липнут.

— У меня ни гроша.

У Кристиана челюсть отпала, словно я призналась ему в смертельной болезни.

— Шутишь? — Чтобы кто-то вдруг оказался без гроша — такое было выше его понимания.

— Перевод не пришел, — объяснила я небрежно, за улыбкой скрывая жуткую правду о том, что Миллиардер мне ни разу не позвонил и сумма на моем счете близится к нулю.

— Банки вечно с переводами мудрят. Не верь. Они деньги крутят. — Тема крупных переводов была ему знакома, и его осведомленность пришлась очень кстати.

После обеда мечта всех американских девушек отправился на совещание в головном офисе отца. Мальчика, разумеется, не остановила такая мелочь, как курсовая работа, которую предстояло завтра сдать и которой он еще даже название не придумал. Меня же начинало трясти от одной только мысли об этой работе: хорошая оценка позволила бы успешно закончить подготовительные курсы и с осени начать основные занятия.

Судьбоносность курсовой настолько на меня подействовала, что я не написала ни строчки; оставалось лишь засесть за работу и не подниматься, пока не будут написаны все двадцать пять страниц. Я просмотрела свои заметки (в очередной раз), и к четырем часам предисловие, проблемы и способы их разрешения уже сложились у меня в голове, где и устроили нескончаемый безумный танец.

К восьми вечера я написала две тысячи слов. Осталось четырнадцать часов и тринадцать тысяч слов. Мозги плавились, глаза горели, холодильник был пуст. Я прогулялась до индийской закусочной на углу в надежде найти вдохновение на прилавке, но вышло наоборот: за несколько минут пути неспособность перенести мысли на бумагу углубила все мои сомнения на свой счет. А вдруг Миллиардер вообще не позвонит? — спрашивала я себя. И откуда такая уверенность, что он согласен целых три года платить за мою учебу и жилье?

Через пару часов, приглушив сомнения щедрой порцией цыплячьих крылышек в меду, я заканчивала четвертую тысячу слов. Прервал меня телефонный звонок.