Десять лет на острие бритвы - [6]
Через несколько дней выбрали правление колхоза, председателем стал Царев, секретарем — боевая молодая активная крестьянка, грамотная, работавшая некоторое время в Ленинграде горничной, фамилии не помню, но звали ее Дуней.
Собиралось правление часто. Намечали план, ожидали землеустроителя, спорили какой участок земли лучше выбрать под колхозные поля. Но неожиданно разразился гром средь бела дня. Прибегает поздно вечером Царев, взволнованный и говорит, что в одной избе собралось много народа и читают какое-то письмо Сталина и что, якобы, Сталин отменил колхозы. Это было письмо Сталина «Головокружение от успехов». На другой день начали приходить колхозники с заявлениями о выходе из колхоза. К нашему удивлению, Царев убедительно доказывал их ошибочное понимание письма, которое он откуда-то достал, принес нам и мы вместе с ним подчеркивали места, опровергающие разговоры об отмене колхозов. В нашем колхозе осталось 47 %, а к отъезду в Ленинград этот процент опять вырос до 62 %. Приехав в Гдов, мы узнали, как некоторые товарищи добивались 100 % коллективизации. Начинается собрание. Уполномоченный вынимает из кармана пистолет, кладет его на стол и начинает речь: «Товарищи, Советская власть, организуя колхозы, желает вас вывести к лучшей жизни, чтобы у вас был достаток, чтобы облегчить ваш труд, а вы сопротивляетесь этому желанию. Получается, что вы против Советской власти, не хотите идти ей навстречу. Что же делать с теми людьми, которые идут против власти? Отправлять на Луну, если не хотите жить хорошо на земле? Так ведь получается. Решайте, время идет». И люди записывались, а после письма оставалось 10–15 процентов. О таком выступлении мне рассказал летом сезонник из Гдовского района, член профсоюза на одном из собраний в общежитии строительных рабочих Володарского райжилсоюза.
Но самым неприятным и тяжелым впечатлением от проводимой нами работы осталось создание посевного фонда. В связи с нежеланием какой-то части крестьян вступать в колхозы и боязни, что им все равно не миновать их, имело место массовый забой скота. В Ленинграде все склады были забиты тушами. Мясокомбинат не успевал перерабатывать их. Мясо хранилось на открытых площадках, прикрытое брезентом. В частности, склады во дворе дома, где я жил рядом с технологическим институтом, были забиты мясными тушами, с ползающими по ним червями. Вполне естественно, вставал вопрос и о сохранении зерна, недопустимости возможности его разбазаривания. Сохранить зерно в количествах, обеспечивающих посев хотя бы на уровне прошлого года. Надо было так же собрать зерно и у записавшихся в колхоз. В связи с этим было принято решение в обязательном порядке сдать зерно в специально отведенные для этой цели амбары. Предполагалось сдачу производить в своих мешках с надписью, кому это зерно принадлежит.
Вот тут-то и началось активное сопротивление этому решению. Пришлось по нескольку раз проводить собрания и доказывать необходимость этого мероприятия.
Особенно сопротивлялись женщины. Ссылались на то, что у одних зерно хорошее, у других плохое, все это перемешается и к севу они получат не то зерно, какое сдали; что может случиться пожар и тогда все останутся без хлеба, или могут просто украсть часть зерна, что нет хороших амбаров. По полученной директиве предлагалось в случаях сопротивления даже применять силу. На собраниях были и слезы, и явная злоба, которая в какой-то степени распространилась на нас. Особенно тяжело проходило это мероприятие в Крутом, где все назначенные сроки сдачи зерна не выполнялись. Мне было известно о существовании в этой деревне небольшой группы зажиточных крестьян, активно агитировавших за несдачу зерна. Эта группа вела организованную работу в этом направлении. Пришлось их вызвать и со всей резкостью поставить вопрос о недопустимости подобной агитации. Последнее собрание пришлось проводить с опросов персонально тех, кто не хотел сдавать, с назначением срока сдачи на следующий день до 12 час. дня. На другой день зерно было собрано, кроме одного хозяина, к которому был направлен милиционер. Но на последнем собрании женщины чуть было не набросились на меня, обстановка была весьма напряженная. Хорошо, нашлись все же среди собравшихся здравомыслящие люди и разрядили создавшуюся критическую обстановку.
Летом 1930 года, ко мне домой приезжала Дуня из Крутого и рассказала о том, что колхоз живет, вовремя отсеялись, вид на урожай неплохой. Коров пока не объединили до постройки хорошего коровника. С лошадьми все в порядке. Царев пользуется авторитетом. Задумки большие. Самое главное, как она говорила, хорошо то, что люди верят в лучшее будущее.
В 1929 году я был выбран от строителей Учкома № 7 Володарского района в Ленинградский Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Активно работал в секции РКИ и внештатным инспектором Бюро жалоб облККРКИ, кроме того, был членом художественно-политического Совета облпрофа. Эти нагрузки я исполнял с большим интересом и охотой, они очень расширяли познания, одна в житейской, производственной, нравственной стороне жизни, а другая — в области культуры. В дальнейшем это мне очень помогло. Мой кругозор здорово расширился. Не один раз приходилось не только слышать, но и встречаться с Сергеем Мироновичем Кировым, иметь встречи с Бадаевым, бывшим членом Государственной думы, в то время он работал председателем Ленсоюза потребительских обществ. Иногда просил меня проверить ту или иную жалобу и часто называл меня Анашкой.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.