Десять кубинских историй - [25]

Что пора попробовать мороженого в «Коппелии», мансанильи в «Каса дель Те», поужинать за полночь в «Кармело» на Двадцать Третьей, сфотографироваться перед Капитолием, посидеть на львах в Прадо, посмотреть кино в «Яра». Она хочет, чтобы девочка увидела Сильвио Родригеса, Пабло Миланеса, вдохнула соленых брызг на набережной и прокричала свое имя в беседке парка на Двадцать Первой, чтобы эхо окликнуло ее, и увидела все другие чудеса, о которых он рассказывал ей в ту ночь, когда он измотался (то есть устал). Все это собиралась сказать ему Мария Эухения. Но в каждое бессонное утро пожеланий становилось больше, а некоторые из первоначальных она отвергла.

Например, уже не виделось ничего хорошего в том, чтобы сказать девочке, кто ее отец. Слишком травмирующая новость, да и бесполезно это.

Каждый раз, когда наступали летние каникулы, Мария Эухения как бы вскользь бросала: «Может, в этом году поедем в Гавану», — и так же вскользь делилась с дочкой воспоминаниями, которые хранила о неизвестных ей самой местах:

— Говорят, в кинотеатре «Яра», который раньше назывался «Радиосентро», показывают очень хорошие фильмы.

А на следующий год:

— Как-то мне сказали, что «Кармело» на Двадцать Третьей — это очень приличное заведение, оно на большой улице, которая так и называется — Двадцать Третья.

А потом:

— Тебе понравится «Коппелия». Это огромное кафе-мороженое со множеством залов и лестницей в центре.

В ту ночь, когда зазвонил телефон, Мария Эухения ответила со свойственной ей уравновешенностью, и ей послышалось:

— Это я, Дарио. Приезжай в Гавану. Буду ждать тебя на вокзале в воскресенье.

Весь ужас вселенский обрушился на нее (так она тогда подумала). Она не сказала ему ни о своем интересе к определенным местам, ни о напитках, ни о мороженом, ни о фотографиях, о которых думала почти одиннадцать лет, и, самое скверное, не сказала ему о дочери. Дождалась рассвета, попросила шестьдесят дней отпуска, да… сразу… я ведь по две смены работаю… да, это срочно… ну конечно, я вернусь, побежала на станцию, купила два билета и подхватила девочку.

Впереди было еще шестнадцать часов, чтобы поговорить с ней, хотя она по-прежнему считала, что не стоит говорить ей, что человек, который ждет их в Гаване, — ее отец. Но иногда, например на перегоне между Какокуном и Лас-Тунас, она сомневалась в этом.

Ехать еще долго, это видно по веренице остановок на карте, которую она когда-то купила на всякий случай, и в голове у нее уже был план — о чем ей говорить с дочерью до прибытия в Гавану.

Когда доехали до Атуэя, она еще раз описала ей вкус ананасно-апельсинового мороженого в «Коппелии», которое отличается от ананас-гляссе легким привкусом апельсина, который придают ему на фабрике.

Проезд через Сибоней, Камагуэй и Флориду они посвятили главным улицам Гаваны. Девочка вспоминала детали, которые Мария Эухения уже подзабыла, и они веселились, путая Пасео-дель-Прадо с авенидой Президентов, величественную улицу Эле, на которой стоит «Яра», с Линией, где раньше ходили поезда, и так было, пока они не уснули.

Когда объявили остановку в Санта-Кларе, Мария Эухения проснулась и, хотя почувствовала, что в вагоне жарко, снова заснула с мыслью о счастье, которое ждет их обеих. Вагоны были битком набиты ребятами и девчонками, которые решили устроить себе в июле грандиозные каникулы в Гаване, ну, прямо как она с дочкой.

Уже в Лимонаре, как раз перед Матансас, они возобновили воображаемые прогулки, о которых так долго мечтали.

— Если идти по авениде Президентов, дойдем до «Кармело» на Двадцать Третьей. Снаружи там кафе, работает и за полночь, а внутри — настоящий ресторан, с кондиционированным воздухом и все такое.

— А внутри — не за полночь? — спросила девочка.

— Не думаю, но мы сами это увидим.

Только в Агуакате (в Матансасе не разговаривали, потому что девочка снова захотела спать и впала в обычное дорожное забытье) Мария Эухения вновь заметила, что слишком жарко. Не ей было жарко, а в поезде температура зашкаливала. На въезде в Гавану девочка была еще сонной, а после материнского встряхивания приподнялась, чтобы выглянуть в окно.

— Правда красиво, милая? — спрашивала Мария Эухения, не глядя на дочь, ища глазами Дарио. Того Дарио, которого помнила по той долгой и, чтобы сказать точней, давней ночи. Многих пассажиров сразу стало рвать, как только они сошли с поезда, странная обстановка создалась на вокзале. Многие дети, которые ехали из восточных и центральных провинций, совсем не просыпались, и их матери сначала удивлялись, а потом, испугавшись, стали просить помощи у вокзальных служащих, у других пассажиров и наконец завопили, взывая о помощи.

Мария Эухения оставила девочку сторожить чемоданы и со всей проворностью медсестры отделения реанимации занялась теми, которых никак не удавалось разбудить. Вокзальные врачи приняли ее помощь и, точно так же выбитые из колеи, делали вливания глюкозы, физиологического раствора и всего внутривенного, что было в медпункте.

Они никогда не сталкивались со столькими неотложными случаями сразу. У некоторых больных не прекращалась рвота, а другие невнятно лепетали, что умирают, у всех был жар, все стонали. Плакали испуганные дети на руках у матерей и просились назад в родные места.