Десять кубинских историй - [18]

Вы не хотите быть нескромным и решаете на время держаться сурово и безразлично, как скала, а ты всего лишь ищешь спасения, одной только фразы, которая прикует тебя к земной тверди после ночи, когда над тобой измывались ублюдки. Вынимаешь сигарету и роешься в рюкзачке, но зажигалка навсегда осталась в той проклятой комнате. Посмотрела на соседа по скамье и удивляешься его росту, он такой невероятно высокий, с детским лицом и широко расставленными глазами. «Дашь огонька?» — спрашиваешь ты его, и вы обрадовались. Вдруг на площади вспыхнуло солнце всеми семью цветами. Вы предлагаете ей свою зажигалку, и ты прикуриваешь сигарету, затягиваешься пару раз и пытаешься улыбнуться. «Ты откуда?» Кубинцы, не задумываясь, «тычат» всем, и это вас прямо завораживает. Будто кидаются раздеваться, как на морском берегу. Может, в этом все дело, думаете вы; море тут везде, всегда в двух шагах. Во всяком случае, вы понимаете: она безнадежно запуталась. Не тот случай, чтобы присвистнуть и умыть руки. Отвечаете: «Аргентинец», — и ощущаете, что соскучились по бутылке вина; на Кубе нет вин, ну, вообще-то есть одно — шипучее апельсиновое, но эта земля не для вин, ром заставил их отступить.

Ты спрашиваешь его: «Художник? Или артист? Кажется, я видела где-то твое лицо».

Вы пристально взглянули на нее и покрутили головой: «Писатель».

— А как тебя зовут?

— Хулио.

— А я — Карла.

— Очень приятно, Карла.

— Ты писатель, аргентинец, и тебя зовут Хулио. Не хватает только, чтобы и фамилия у тебя была Корта́сар.

— Так ты меня знаешь?

— Это что, шутка?

— Почему?

— Вас тоже зовут Хулио Кортасар?

— Почему тоже? Разве есть другой?

Похоже, она забеспокоилась: «Конечно, нет.

Такой случайности и не придумать. И совсем невероятно, что ты о нем не слыхал. Все знают Хулио Кортасара. Его и в школах изучают. Он умер, кажется, лет пятнадцать или двадцать тому назад».

Вы размышляете о ритмах, о том, как люди упорно называют случайностями то, что подчиняется еще не известным законам, а часто они настолько же случайны (или неизбежны), как чудо ежедневного пробуждения от сна.

— Ты уверена, что его так звали? И он был аргентинцем? Не путаешь?

Наверно, он собирается продолжить игру, думаешь ты. Ладно, по крайней мере, поможет тебе забыть неприятности и удары, которые несколько часов назад перевернули твою жизнь.

Ты думаешь, что похожа на сестру матери. Пришлось пережить то же самое: влюбиться в болвана, последнего из дураков, а потом вернуться в слезах на отчий порог просить прощения, вот дальше уж нет, ты не вздумаешь пропасть в океане, плыть до изнеможения и позволить волнам взять твою жизнь глоток за глотком.

— Конечно, нет. Всем известно, что Хулио Кортасар написал «Игру в классики». Я не дочитала, но…

— Подожди. Ты сказала «Игру в классики»?

— Да. И еще много рассказов про хронопов. А еще «Преследователя».

Вы сразу подумали, что она решила подшутить. Ох уж эти кубинцы, вечные их розыгрыши! Но девушка была совершенно серьезна, будто и впрямь верила в то, что сказала. Конечно, может быть, она сошла с ума, или вообще все это сон, хотя не похоже.

— На днях отец читал что-то, называлось как-то вроде «Модели для сборки».

— «62. Модель для сборки».

— Вот-вот, правильно.

Вы обнаружили Сбой. Нечто такое, что не вписывается в структуру Реальности. Она не может знать об этой книге, потому что ее еще не напечатали, больше того, она еще не дописана. Может, говорил о ней в каком-нибудь интервью? Вы такого не помните. Это тревожит. Когда такое происходит, оно всегда сбивает с толку.

— Этот Хулио Кортасар — я. Только, как видишь, я не умер.

— Ну хватит! Не люблю, когда меня разыгрывают, этого только мне не хватало.

Пытаешься встать, но вы удерживаете ее за руку. Сердце стучит барабанной дробью. «Подожди. Есть нечто, что не вписывается во все это». Вы достаете из кармана пальто и протягиваете ей паспорт, открытый на странице с фотографией. Ты читаешь цифры и испуганно вскидываешь глаза:

— Не понимаю.

Открываешь рюкзачок, роешься на дне, потом протягиваешь ему удостоверение личности, и ваши глаза впиваются в дату рождения. Несомненно, все указывает на то, что это сон, а поэтому вы решаете плыть по течению.

— Я тоже смущен, как и ты. Говоришь, что этот Хулио уже умер? В каком году?

— Не помню точно, но примерно в восьмидесятых.

— В восьмидесятых? А какой сейчас год?

Недоверчиво покачиваешь головой: «Две тысячи третий».

Молчание. Ты думаешь, что все это от дури. Галлюцинации. Вы, однако, верите, что это сон. Слияние времен? Или это правда, что уже умерли и сейчас вы всего лишь призрак? Нет, вы предпочитаете первое объяснение, хотя оно и отдает научной фантастикой. В конце концов, Куба всегда казалась ему немного сюрреалистичной, не слишком реальной, но и не слишком фантастической, скажем так: остров со множеством людей на границе двух миров.

— Подожди. Ты думаешь, что я тебе снюсь. Я точно так же думаю о тебе. В любом случае мы проснемся. Так что сойдемся на этом и давай поговорим немного. Хорошо? На самом деле я сейчас на Пласа де Армас, жду Лесаму Лиму и Чинолопе. Сейчас январь 1967 года, я приехал на Кубу как член жюри премии Дома Америк. Ты знаешь Лесаму?