Десантура - 1942 - [54]
Штык на штык. Нетвердые ноги. Твердые руки. Скрип зубов. Мат-перемат. Ощеренный рот. Удар прикладом в этот рот.
Кто-то рядом упал.
Кто-то бежит.
Кто-то хрипит.
Кто-то кашляет.
Кто-то рычит.
Теряем бойцов, теряем…
Кровь.
Дым.
Свист.
Снайпер. Снял слева в лоб. Убил. Прыжок. Приклад в плечо. Убит. Сдох. Мимо. Нна гранатку! В полный рост, ребята, в полный рост! Пригнись… Японская мать…
Немцев вышибли из села, вышибли!
Бегут же, сволочи! Бегут!
Тарасов бежал в полный рост, крича что-то матерное в след убегающим врагам. Матерное и нечленораздельное.
Его обгоняли десантники, продолжая вести огонь.
Русское «Ура» неслось над заснеженным Демянским котлом. Из облаков вышло солнце.
— Товарищ подполковник! Товарищ подполковник!
— А? — обернулся он разгоряченный боем.
— Гринёв пропал! — радист виновато смотрел на Тарасова.
— Что??? А…
— Бригада отходит к нам. Командование принял комиссар двести четвертой Никитин. А Гринёв исчез с поля боя…
— Скотина… — зашипел Тарасов. Сам на себя зашипел. Надо было Гринёва выводить на чистую воду…
Он повернулся — подозвать адьютанта и дать распоряжения бригаде. Но не успел.
Плечо онемело от тупого удара.
Тарасов удивленно посмотрел на руку. Маскхалат медленно пропитывался кровью. А потом стало жутко больно…
В подвале мы сидели в тот день. Кругом грохочет, стучит! Боязно как было, ой матушки! Подвал-то у нас хоть и каменный, а все равно страшно. А как же? ещё — когда наши не пришли — немцы пьяные по домам стреляли. Выстроят в комнате, а сами с улицы пуляют. Ну да, через стены. Не глядючи. А потом спорят — чья, мол, пуля кого убила. Наскрозь они через стенки-то пуляли…
Как они пришли в сорок первом — так мы в подвалах и жили. Скотину сразу свели. Собак поубивали. А вот кошек не тронули. Чтоб мышей таскали. Васька у нас остался… Беленький котейко такой… Мне тогда было десять лет, кажись. Вот я с ним спала все время. Он тёплый, мыркает — даже кушать меньше хотелось от мырканья его. Он у них колбасы как-то украл. И притащил. Мамка у него кусок тот отобрала и нам с братиком — он совсем махонький, братик-то был. Пять, что ли лет? Совсем я стара стала… Запамятовала… Васька урчит в углу — ест, а мы враз слопали. Я уж только после войны колбасу-то попробовала.
А Ваську за это немец убил. Пульнул из пистолета. И братика убил… Губы у братика жирные были. Убил и его немец. Как котейку.
А десантники тогда внезапно появились. Мы с мамой так радовались тогда — наши вернулись! Наши! Я-то, дурочка, думала, что папка тоже с ними вернется…
Грохочет, значит, грохочет. А потом люк открывается и парень нам кричит — Есть кто живой? И гранатой машет. А мамка ему кричит:
— Не убивай, родненький, свои мы! Наши! Русские!
Он гранату-то прячет, улыбается так. Глаза голубые-голубые! Как небо… Помню. Потом руку в карман сует и протягивает нам по сухарю. Вкусный какой был, ой! Я таких сухарей так и не ела с тех пор. А мамка не ест — мне свой отдает и голову мою прячет у себя под мышкой. А там все грохочет, наверху-то. И капает что-то сверху. Горячее. Прямо на мамку и меня.
Потом приутихло все. Но мы все сидели. Сидели, боялись. А потом вылезли из подвала.
Печка жаркая, а окна выбиты. А на полу паренек тот лежит, лицом вниз. Из-под него лужа черная растекается, в половицы затекает. Я — дурочка — мамку спрашиваю — дядя описялся? А она плачет, почему-то… Из дырок в стене ветер холодный дует.
На улицу вышли…
А там их видимо-невидимо. И немцы лежат, и наши… Штабелями. И лица синие-синие у всех. Как небо. Но это я уже потом поняла. Когда страшно стало. А тогда не страшно было. Кушать очень хотелось.
А наши уходили по полю. Как сейчас помню — солнышко глаза слепит, я прищуриваюсь — а они уходят в леса. Цепочечками. Друг за другом. А я все равно не плакала. Знала, что вернутся. Оборонялись мы на них.
На излете зимы это было. На излете… Да… Как раз теплеть начало.
Немцы тогда вернулись только на следующий день.
Орали как… Охохонюшки…
Потом взрослые мертвяков таскали.
Немцев в машины. Наших — к элеватору. Там в силосную яму их скидывали. Тетьнина упала там. Так ее тоже в яму кинули. Померла. Сердце не сдержало.
Потом идем обратно. Дом ее дымится. Да какой там дом? Пепелище. Одна печка. И бревна обгорелые кругом. Запах такой…. Горький… А в печке сидит кот. Серый. Это его так Тетьнина звала. Серый. Сидит и плачет. Вот, ей-Богу, плакал. Как человек. Лапки сложил, голову на них положил… И плачет. Рядом стеклышко лежало. Я подбежала — детенка же совсем была — и давай солнечным зайчиком с ним играть. А он все плачет. И смотрит на меня. И плачет. Я его в охапку — а он вырвался и убежал. Как раз в ту сторону, куда наши ушли. Прям по лыжням ихним и побежал. Помню, солнце от снежного наста блестело. Глаза ажно слепило. А у него хвост такой пушистый был. Так и не вернулся.
Горло что-то заболело…
А один десантник живым оказался. Ранетый был в руку. Видать, сознание потерял, да наши его и не забрали. Война…
Ох, и били его немцы, ох, и били…
Злые они были. Говорят, наши ихнего генерала в Игожево подстрелили. Вот и били.
А он только кряхтел, помню, да плевался кровью.
Потом затих. Убили они его, наверно. А может и нет. Его забросили в грузовик. Видать, важный был. Ангелов ему за спиной…
Полночь, XXIII век. Человечество атаковано враждебной инопланетной расой. Разучившись воевать за три столетия мира, будучи не в состоянии защитить родную планету, земляне призывают на помощь фронтовиков из прошлого, самых умелых, отчаянных и беспощадных бойцов в человеческой истории – офицерский штрафбат Красной Армии, павший смертью храбрых триста лет назад, а теперь воскрешенный, чтобы вновь «искупать вину кровью».С Великой Отечественной – на Звездные войны! Со Второй Мировой – на Первую Галактическую! Из 1944 года – в открытый космос! На взлет идут штрафные батальоны!
Когда человечество в опасности, а отвыкшие от войн, избавившиеся от гена агрессивности земляне XXIII века не в состоянии противостоять инопланетному вторжению – кого звать на помощь? Кто спасет Землю от завоевания, а род людской – от поголовного истребления? Лишь те, кто однажды уже уберег Европу от геноцида и «коричневой чумы». Лучшие бойцы всех времен и народов, закаленные в горниле самой страшной войны в человеческой истории. Русский штрафбат из 1944 года. Смертники, «искупившие вину кровью», павшие в ХХ веке – и воскрешенные 300 лет спустя, чтобы отстоять уже не только Россию, но всю планету.
Первые семь дней после переноса территории бывшего СССР из октября 2010 года в 22 июня 1941 года – глазами разных людей: от безработного и пенсионера, до главы районной администрации и сотрудника прокуратуры. Непохожие герои, диаметрально противоположные убеждения, уникальные судьбы – в фантастических обстоятельствах.
Вышли 17 февраля в сборнике "В окопах времени" издательство Яуза.
На самом деле я не воевал и не служил. Так случилось. Однако война живет в сердце и крови с весны 1996 года, когда я впервые на ней побывал. На Волховском фронте, весной 1942 года. Я не оговорился, я попал на ту войну в качестве похоронной команды. Обычно нас называют поисковиками, однако мы именно похоронная команда. С тех пор я так и остался на той войне. Лезнинский плацдарм, деревня Пёхово, плацдарм Водоса, болото Невий Мох, Мекензиевы горы… 59-ая армия Волховского фронта, 1 МВДБ Северо-Западного фронта, Приморская армия 4-го Украинского фронта.
Вы слышали, как ломаются кости? Вы слышали, как кричат люди от невыносимой боли? Чувствовали дрожь по всему телу от приближающегося ужаса? Вы видели, как разрушаются мечты и планы на счастливое будущее? Может, вам когда-то приходилось убегать от маньяка или вы и есть убийца? Знаете ли вы что такое безнадега? Знаете, что такое смерть?..Эта книга отнюдь не о счастливых мирах или сказочных путешествиях. Здесь нет места счастливому концу, и нет шансов отделаться без жертв. Думаете, вы в безопасности?.. Никто не в безопасности.
Можно ли человеку безнаказанно превратить отдельно взятую территорию в могильник для радиационных отходов? Настолько ли податлива, послушна и безропотна природа, которую многие из людей считают неодушевленной материей, лишенной разума и возможности отмщения? Если Земля всё же разумна, то каков будет её праведный гнев, направленный против людей? Как сами люди поведут себя в условиях локального апокалипсиса? Смогут ли они вообще сохранить свой человеческий облик? Удалось ли автору дать исчерпывающие ответы на эти вопросы, судить читателю...
Кто не желает стать избранником судьбы? Кто не хочет быть удостоенным сверхъестественных даров? Кто не мечтает о неуязвимости, успехе у женщин, феноменальной удачливости в игре? Кто не жаждет прослыть не таким как все, избранным, читать чужие мысли и обрести философский камень? Но иронией судьбы все это достается тому, кто не хочет этого, ибо, в отличие от многих, знает, кому и чем за это придется заплатить.
Решив учиться в магической Академии, я пошла против воли отца. Ему не хотелось, чтобы я выходила за пределы нашей территории. В его глазах моя судьба — сидеть дома в четырех стенах, со временем выйдя замуж за того, на кого он укажет, за того, кому он сможет доверить нашу семейную тайну, размер и важность которой очень велики. Но меня такое решение не устроило и я, забрав с собой верного друга, сбежала, впервые в жизни поведя себя таким образом. Что ждет меня на этом пути? Что за таинственные личности появляются на моем пути? И что за судьба уготовлена мне пророчеством?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В застывшем воздухе — дымы пожарищ. Бреду по раскисшей дороге. Здесь до меня прошли мириады ног. И после будут идти — литься нескончаемым потоком… Рядом жадно чавкает грязь. — тоже кто-то идет. И кажется не один. Если так, то мне остается только позавидовать счастливому попутчику. Ибо неизбывное одиночество сжигает мою душу и нет сил противостоять этому пламени.Ненависть повисла над дорогой, обнажая гнилые, побуревшие от крови клыки. Безысходность… Я не могу идти дальше, я обессилел. Но… все-таки иду. Ибо в движении — жизнь.