Десантура - 1942 - [47]
Фон Вальдерзее плеснул коньяка в бокалы. «Интересно, где он в этой деревне бокалы взял? С собой что ли таскает?» — подумал Тарасов.
— Прозит, Николай Ефимович!
— Будем здоровы, господин обер-лейтенант.
— Вы можете называть меня просто Юрген. Прозит!
После ареста Тарасов не пил вообще. До самой войны. И только здесь, в демянских снегах, вечерами иногда выпивал водки. Грамм пятьдесят. Перед сном в снегу. А коньяк он вообще терпеть не мог. Но сейчас выпил и поморщился. «Что «Двин», что «Курвуазье» этот хваленый… Однофигственно клопами воняют…»
От лимона Тарасов отказался, а вот ветчиной закусил. Не удержался. Съел аж два куска.
— Николай Ефимович, — фон Вальдерзее с удовольствием закусил посоленной долькой лимона. Даже раскраснелся… — Вернемся к Доброслям… Командование соединением было в курсе, что десантников там ждали?
— Конечно, нет, Юрген. Но я понимал, что атака будет не такой легкой, как ее рисовал Гринёв. К сожалению, я был прав.
— К сожалению? — приподнял брови немец.
— Для меня — да!
Чувство тревоги не оставляла Мачихина. Вроде все шло по плану — батальоны четырьмя колоннами обходили Добросли — с запада и юго-запада идут первый и второй батальоны. Третий и Гринёвцы — с востока. Четвертый прикрывает тыл атакующих. Почти две тысячи десантников скользили по снегу в самое сердце котла.
Но смутная тревога грызла и грызла комиссара. Ссора между Гринёвым и Тарасовым ни к чему хорошему привести не могла. А как примирить их — Мачихин так и не придумал. Впрочем, если операция удастся, все обиды останутся в прошлом.
Должна удастся. Должна! Непременно! Бойцы уже набрались боевого опыта. С продуктами, правда — беда. В лучшем случае, две трети нормы получают. Ничего — возьмем Добросли…
Жаль, погода ненастная. Поддержки с воздуха не будет. Как Латыпов и Степанчиков ни просили, штаб фронта ответил, что тучи разгонять не умеют. А вот фрицы летают… Над самыми деревьями транспортники туда-сюда сновали вчера весь день.
ещё один момент серьезно напрягал и Мачихина, и Шишкина, и Тарасова.
Разведгруппа вчера наткнулась на финских лыжников. Опытные звери. Хорошо, без потерь отошли. Один легкораненый не в счет. Но к Доброслям подойти не удалось. Это плохо. Плохо и то, что немцы могут предпринять меры предосторожности. А может это был просто случайный дозор? Прав Тарасов, ох прав — сила десантника в скорости.
— Товарищ комиссар, слышите? — внезапно остановился Малеев. — Стреляют! И густо стреляют!
— Черт… — выругался Мачихин. — Был же приказ в бой до начала атаки не вступать! До Доброслей ещё пять километров! Что там произошло?
Стрельба разгоралась все сильнее и сильнее, она слышалась уже и с других направлений.
Комиссар побежал вперёд, ругая себя за то, что не придал вчера значения донесению разведчиков.
— Кукушки! По кукушкам, твою мать, бейте! — Мачихин узнал в суматохе ночного боя голос комбата-два — Ивана Тимошенко.
Автоматная очередь вспорола снег, комиссар рухнул плашмя, выворачивая ступни в лыжных креплениях. Потом пополз дальше.
— Комбат, комбат, Тимошенко! — заорал он дьяконским басом, перекрывая грохот боя. — Какого тут у вас!
— Немцы! Практически кругом. Кукушки на деревьях сидят, головы поднять не дают.
— Может быть, дозоры, комбат? — предположил комиссар, понимая уже, что это не так. Ответом ему были хлопки миномётов.
Немцы готовились встречать десантников. «Измена?» — мелькнула мысль. Но комиссар тут же отбросил ее, как нелепую. И пополз обратно, к Тарасову. Пятясь как рак и оглядывая плюющийся огнём и смертью черный лес. Некоторые мины взрывались вверху, задевая толстые ветви и тем страшнее они были для десантников, залегших в снегу. А некоторые шлепались в сугробы и только шипели паром. Одна такая упала рядом с Мачихиным, обдав лицо снежной пылью. Он замер на несколько мгновений, крепко зажмурившись. А потом снова пополз в тыл. Выбравшись из зоны обстрела, встал и побежал, что было сил.
До Тарасова, сидевшего у радиостанции, добрался минут через пятнадцать.
— Ефимыч, что происходит? Второй батальон в засаду попал! Как у других?
— Тоже самое, первый в огневом мешке застрял на Явони, третий напоролся на линию окопов вдоль дороги. А сволочь эта опять пропал! — резко бросил Тарасов.
— Какая сволочь? — сначала не понял Мачихин. — Гринёв?
— Ползет где-то как черепаха. С Большого Опуево немец тоже ударил. Считай, что в окружение попали.
— Спокойно, подполковник… Разберемся, — подошёл Латыпов. — Гринёв посыльного прислал, докладывает, что напоролся на танки.
— А по рации сообщить — не судьба? — зло сказал Тарасов.
— Говорит, батареи сели.
— Мозги у него сели!
— Запрашивай фронт, подполковник! Без авиации ляжем тут. А с Гринёвым позже разберемся!
И в штаб фронта полетела очередная шифрограмма: «Курочкину, Ватутину. Прошу прикрыть авиацией в течение двадцать второго марта район Добросли. Бой затягивается на день. Латыпов. Тарасов»
Мимо потянулись первые раненые. Одни шли сами, других тащили на волокушах.
Вдруг двое десантников, тащивших раненого, увидев командиров, резко взяли в сторону, словно стремясь скрыться в лесу.
Тарасов побагровел от гнева и бросился за дезертирами. За ним побежал и Мачихин.
Полночь, XXIII век. Человечество атаковано враждебной инопланетной расой. Разучившись воевать за три столетия мира, будучи не в состоянии защитить родную планету, земляне призывают на помощь фронтовиков из прошлого, самых умелых, отчаянных и беспощадных бойцов в человеческой истории – офицерский штрафбат Красной Армии, павший смертью храбрых триста лет назад, а теперь воскрешенный, чтобы вновь «искупать вину кровью».С Великой Отечественной – на Звездные войны! Со Второй Мировой – на Первую Галактическую! Из 1944 года – в открытый космос! На взлет идут штрафные батальоны!
Когда человечество в опасности, а отвыкшие от войн, избавившиеся от гена агрессивности земляне XXIII века не в состоянии противостоять инопланетному вторжению – кого звать на помощь? Кто спасет Землю от завоевания, а род людской – от поголовного истребления? Лишь те, кто однажды уже уберег Европу от геноцида и «коричневой чумы». Лучшие бойцы всех времен и народов, закаленные в горниле самой страшной войны в человеческой истории. Русский штрафбат из 1944 года. Смертники, «искупившие вину кровью», павшие в ХХ веке – и воскрешенные 300 лет спустя, чтобы отстоять уже не только Россию, но всю планету.
Первые семь дней после переноса территории бывшего СССР из октября 2010 года в 22 июня 1941 года – глазами разных людей: от безработного и пенсионера, до главы районной администрации и сотрудника прокуратуры. Непохожие герои, диаметрально противоположные убеждения, уникальные судьбы – в фантастических обстоятельствах.
Вышли 17 февраля в сборнике "В окопах времени" издательство Яуза.
На самом деле я не воевал и не служил. Так случилось. Однако война живет в сердце и крови с весны 1996 года, когда я впервые на ней побывал. На Волховском фронте, весной 1942 года. Я не оговорился, я попал на ту войну в качестве похоронной команды. Обычно нас называют поисковиками, однако мы именно похоронная команда. С тех пор я так и остался на той войне. Лезнинский плацдарм, деревня Пёхово, плацдарм Водоса, болото Невий Мох, Мекензиевы горы… 59-ая армия Волховского фронта, 1 МВДБ Северо-Западного фронта, Приморская армия 4-го Украинского фронта.
Вы слышали, как ломаются кости? Вы слышали, как кричат люди от невыносимой боли? Чувствовали дрожь по всему телу от приближающегося ужаса? Вы видели, как разрушаются мечты и планы на счастливое будущее? Может, вам когда-то приходилось убегать от маньяка или вы и есть убийца? Знаете ли вы что такое безнадега? Знаете, что такое смерть?..Эта книга отнюдь не о счастливых мирах или сказочных путешествиях. Здесь нет места счастливому концу, и нет шансов отделаться без жертв. Думаете, вы в безопасности?.. Никто не в безопасности.
Можно ли человеку безнаказанно превратить отдельно взятую территорию в могильник для радиационных отходов? Настолько ли податлива, послушна и безропотна природа, которую многие из людей считают неодушевленной материей, лишенной разума и возможности отмщения? Если Земля всё же разумна, то каков будет её праведный гнев, направленный против людей? Как сами люди поведут себя в условиях локального апокалипсиса? Смогут ли они вообще сохранить свой человеческий облик? Удалось ли автору дать исчерпывающие ответы на эти вопросы, судить читателю...
Кто не желает стать избранником судьбы? Кто не хочет быть удостоенным сверхъестественных даров? Кто не мечтает о неуязвимости, успехе у женщин, феноменальной удачливости в игре? Кто не жаждет прослыть не таким как все, избранным, читать чужие мысли и обрести философский камень? Но иронией судьбы все это достается тому, кто не хочет этого, ибо, в отличие от многих, знает, кому и чем за это придется заплатить.
Решив учиться в магической Академии, я пошла против воли отца. Ему не хотелось, чтобы я выходила за пределы нашей территории. В его глазах моя судьба — сидеть дома в четырех стенах, со временем выйдя замуж за того, на кого он укажет, за того, кому он сможет доверить нашу семейную тайну, размер и важность которой очень велики. Но меня такое решение не устроило и я, забрав с собой верного друга, сбежала, впервые в жизни поведя себя таким образом. Что ждет меня на этом пути? Что за таинственные личности появляются на моем пути? И что за судьба уготовлена мне пророчеством?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В застывшем воздухе — дымы пожарищ. Бреду по раскисшей дороге. Здесь до меня прошли мириады ног. И после будут идти — литься нескончаемым потоком… Рядом жадно чавкает грязь. — тоже кто-то идет. И кажется не один. Если так, то мне остается только позавидовать счастливому попутчику. Ибо неизбывное одиночество сжигает мою душу и нет сил противостоять этому пламени.Ненависть повисла над дорогой, обнажая гнилые, побуревшие от крови клыки. Безысходность… Я не могу идти дальше, я обессилел. Но… все-таки иду. Ибо в движении — жизнь.