Дерзкий морпех - [26]

Невозмутимыми оставались лишь афганские басмачи. Дети гор, которые еще каких-то пятнадцать лет назад жили в феодальном средневековье, относились к смерти как к неизбежности, лишь бормоча угрюмо: «Мактуб», что обозначало дословно «Так прописано», имя в виду книгу Судеб, где Аллах записывает долю каждого смертного. Это фанатичное спокойствие отчасти придавало силы и самому Пуштуну, и его терпение было вознаграждено.

Когда Аслан Ушастый с белым лоскутом пошел к федералам обговаривать условия безоговорочной капитуляции, там появился какой-то борзый московский генерал. Взяв на себя командование объединенной группировкой, заявил, что Кремль готов на все условия мирного договора с повстанцами.

Мактуб – действительно так прописано, или, вернее сказать, такой поворот можно было назвать прописанным Всевышним? Хасавюртовский мирный договор облил помоями позора федеральную армию и окружил золотым ореолом боевиков. Как мухи на дерьмо, со всего мира в Ичкерию стали слетаться журналисты всяких там Би-би-си, а какие-то Асланы, Шамили и Салманы, как мартовские коты на солнышке, восторженно жмурясь от ярких вспышек фотоаппаратов, грелись в лучах самобытной славы.

Ахмед также был не против дать пару-тройку интервью заокеанским репортерам.

– Зачем? – Пуштун неожиданно услышал вопрос от немолодого худощавого мужчины, который, как черт из табакерки, всегда появлялся за его спиной еще со времен учебного лагеря в Пакистане.

– Ахмед, вам не стоит светиться перед камерами, – не вынимая изо рта тонкую темно-коричневую сигарету, проговорил тот. – Ни к чему, чтобы после вашего интервью Москва заявила, что Ахмед Касимов, бывший спортсмен, осужденный за поножовщину, сбежал с мест заключения, убив часового и захватив его оружие. Западный обыватель не любит общаться с туземцами, руки которых по плечи в крови. Пусть уж они знакомятся с этими временными фигурами, у которых нет даже приличных прозвищ.

Пуштун на мгновение задумался. По всему выходило, что «черт» говорил правду. Вайнахи не особо жаловали нынешних героев. Аслана, который метил в президенты после гибели Большого Джо, за то, что в Советской Армии не смог выслужиться выше подполковника, окрестили Ушастым за неприглядную анатомию. Шамиля, который пытался тащить на себе одеяло власти, назвали Гинекологом за захват роддома в Ставропольском крае. А зятя бывшего президента Ичкерии, Салмана, который хотел власти, за множественные ранения и вживленные за рубежом металлические имплантаты со смехом и вовсе звали Трансформером.

Куратор был прав, это пешки, которых выставят под бой в очередной политической игре, а он – избранный, ему обещана власть над всем Кавказом.

Эйфория от победы волка над медведем была недолгой, и вскоре витязи в бараньих папахах принялись за прежние греющие сердце занятия: похищать людей, торговать оружием, наркотиками и самопальным бензином.

Ничем подобным Пуштун не занимался, поэтому со своим отрядом ушел в леса. На Волчьей горе он стал строить свою подземную крепость, напыщенно назвав ее чеченской Тора-Бора.

На строительстве работало несколько сот рабов, они долбили в горах штольни, корчевали деревья, устанавливали необходимое оборудование. Каждую неделю покупались новые рабы. Слишком тяжелый труд и плохая кормежка быстро лишали их жизненной энергии. Но Ахмеда это нисколько не смущало, все равно, когда крепость будет построена, всех придется уничтожить, чтобы сохранить ее тайны.

Почти два года длилось строительство. За этот срок вырыли полдюжины горизонтальных штолен, соединенных между собой множеством переходов, обустроили десятки искусно замаскированных огневых точек для противотанковых ракет, пулеметов и снайперов. И подходы к горе, если не были заминированы, то выглядели как биллиардный стол.

Склады оказались битком набиты консервами, боеприпасами, доставленными из разных концов света через грузинскую границу. Когда строительство наконец было закончено, Пуштун объявил себя хозяином Волчьей горы. Никто из полевых командиров возражать не стал, крепость, что монастырь, от всего мира отделена, а настоящая борьба за власть идет в городах.

– Они надо мной насмехались, – злорадно улыбнулся Ахмед, похлопав ладонью по шершавой подушке бетона, изнутри укреплявшего горную породу крепости. – И где они сейчас? Носятся по горам, как голодные бараны, которых рано или поздно пустят на шашлык. А я здесь полноправный хозяин, и урусы сюда даже не пробуют сунуться, потому что знают – кровью умоются, и никакие бомбы и ракеты им не помогут.

– Аллах на твоей стороне, эмир, – смиренно проговорил Сабир, невысокий, щупленький таджикский полукровка со сморщенным, похожим на печеное яблоко лицом. В середине восьмидесятых его призвали в армию из родного кишлака, и после месячного курса молодого бойца деревенский паренек оказался в Афганистане. Воевать против единоверцев Сабир не захотел и однажды ночью бежал с базы. Афганские партизаны ему поверили после того, как раненому офицеру он запросто перерезал горло. Потом воевал с Советской Армией, с войсками Наджибуллы. А затем, находясь в отрядах талибана, сражался с теми, кто пришел на смену ставленника Москвы.