Дерзкие рейды - [2]

Да, комиссар знал силу слова. Но чутье подсказывало ему, что бывает иногда нужнее — без слов и доверчиво — распахнуть перед бойцами свое жизнелюбивое и щедрое сердце. Самые правильные и безупречно отчеканенные формулировки не столь живо согрели бы и расшевелили измученных до предела бойцов, как этот мгновенно возникший духовный контакт.

Те, кому довелось уцелеть и в этом рейде, и во всей почти четырехлетней войне, вспоминали потом, собравшись, что многим рядовым сначала передалось это непосредственное восприятие ситуации двадцатитрехлетним их комиссаром; а в следующие минуты сменилось ощущением, что и сами сумели бы воспарить зажигательной речугой, потребуйся таковая, да и найдись для нее время.

Мы здесь, мы на ваших путях, господа фашисты! Лезьте из кожи, мастерите да расставляйте всяческие подспорья да подпорки, чтобы не сбиться, чтобы в точности блюсти предписания. Вот они ваши указатели — все впереверт и навыворот… То ли еще будет — раз уж мы здесь! И наши тропы и дороги — везде. Наперекор вашим устремлениям. Через болота и реки, сквозь ливни и ваш заградительный огонь — мы пройдем всюду!..

Еще километра три прошагал отряд в глубь чащи до желанного привала — недолгого отдыха на лесной поляне. В первой смене караульных были командир и комиссар.

Разумеется, им не положено взваливать на себя обязанности караульных. Однако в особых условиях рейда по вражеским тылам, требующего постоянного напряжения физических и духовных сил, приходилось искать новые способы воинского воспитания, больше полагаться на личный пример. Не положено командиру и комиссару ходить в разведку, но они отправились. Опять-таки с воспитательной целью. Вернулись с четырьмя застигнутыми врасплох «языками» и пятью трофейными шмайсерами.

Боевые будни начались!

2

— Давай продлим отдых, — предложил Клинцов. — Скажу дежурному, что откладываем подъем. Говори: на сколько?

— Да, нехай по-твоему… На полчаса! Дольше нельзя ждать Ковезу.

Клинцов, отдав распоряжение дежурному, снова побывал у постового Корытова, который сменялся.

— Теперь в стороне шоссе темь и тишь, — сообщил Клинцов Шевруку, когда вернулся. — С той минуты, когда Корытов кричал нам вслед, больше ни одной ракеты не взлетало.

— Угомонились фрицы, — пробурчал Шеврук. — В казармы Велижа покатили, как думаешь? Или только вид делают, будто сняли засады?

— Скорее, второе. Видать, так мы допекли немцев на этой магистрали, что еще засветло притаились. Ожидают, когда сунемся… А потом постараются догнать.

— Какой, к бису, прок от обманных наших шараханий при отходе, — вздохнул Шеврук. — У фрицев хватает смекалки! Мол, ежели советские диверсанты с утра до вечера колобродят на шоссе, так, наверно, повымотались. А значит, у них и сил, и времени нехватка для отвлекающих маневров.

— И все же каратели должны ошибиться в расчетах.

— А командир обязан предусмотреть худшее.

Клинцов повернулся к Шевруку. Уловил в темноте беспокойный блеск его глаз. Уже было немало случаев убедиться, что командир, при всей его внешней холодности, был человеком увлекающимся и горячим в бою: не всегда соразмерял размах действий с реальными силами отряда… А как человек наблюдательный и самокритичный, наверняка распознал эту свою особенность. Поэтому побаивался излишней горячности у подчиненных. Вероятно, сейчас командира тревожило, что Ковеза, желая выведать побольше, чересчур далеко зашел.

Клинцов спросил напрямик:

— Что — худшее? Думаешь о Ковезе?

— А ты будто не беспокоишься? Каков ни пробойный он хлопец, а ведь у немцев оказаться могут не хуже разведчики!

— Бесспорно.

— То-то и оно. Ракетами суматошничали, зато шмайсеры и пулеметы — молчок!.. И допусти, что был пистолетный хлопок. А такого Корытов мог и не расслышать.

— Да, не исключено, что Ковезу могли ранить из «вальтера» или парабеллума… Но в одном уверен: ничего не скажет он.

— Эх! — с досадой вздохнул Шеврук. Секунду спустя добавил еще шепотом и с явной горечью: —Твое счастье!.. Тебе не пришлось испытать, как в прах разбиваются наикрепчайшие уверенности.

Клинцов нащупал его руку, молча сжал, коротко и сильно.

— Рассветает в пять, — сказал он. — Успеем затемно километров пятнадцать отмерить. Параллельно шоссе. Чтобы прорываться через него на северную сторону поближе к Велижу.

Шеврук принял этот крутой поворот темы.

— Может, пофартит какой-нибудь «опель» с ихним офицерьем зацапать. А только ты не суйся поперед батьки в пекло! — Шеврук дернул товарища за ремень портупеи. — Какого биса везде сам суешься?.. Твое дело воспитывать, а не самолично переть.

— Мы с тобой еще в штабе фронта договаривались! Вернейший способ воспитания — личное мужество плюс воинское мастерство.

— Для начала! — Шеврук слегка повысил голос. — У Щучьего озера показали пример. Однако треба ж и край знать! И выражаю тебе мое командирское недовольство.

— Глянь, уже пробудилась наша братва, — перебил его Клинцов и показал рукой на красные подмигивающие точки цигарок.

— Товарищ комиссар! Интересуюсь я… — Хомченко, пока не прозвучала команда «Подъем», спрашивал лежа. — Существует ли такое слово — «рейдяне»?

— По-моему, нет, — ответил Клинцов, предугадывая, что сейчас последует очередное подначиванье.