Дерзкие мечты - [86]

— У тебя есть рецепт?

— Есть. И ты можешь заказать их, сколько тебе угодно, хоть ванну из них принимай, если у тебя будет на то желание.

— Желание мое, — ответила она, покачав головой, — это ты сам. Ты — удивительный.

Он приподнялся на локте и склонился над ней. Губы его почти касались ее губ.

— Постарайся не забыть эти слова, — прошептал он.

Так шел день за днем, так длилось это безумное, упоительное счастье. Они ели, спали, любили друг друга, вечерами сидели на террасе, любуясь тем, как лучи закатного солнца расцвечивают город, постепенно уходящий во тьму ночи. Они пополняли свой гардероб, посещая портных и модисток. Однажды Аллин купил шпагу-трость, чтобы, как он объяснил, защищаться, когда рядом не будет Вайолетт и ее зонтика.

Иногда они нанимали лодку, брали корзину с едой и вином и отправлялись на Лидо или на какой-нибудь остров.

Там они ловили рыбу, купались и возвращались домой загоревшие и умирающие от голода и желания.

Аллин купил краски и кисти и снова начал писать, стараясь запечатлеть сияющий свет Венеции и ее нежные цвета на небольших полотнах, которые было удобно носить с собой. Иногда, когда он работал, Вайолетт садилась рядом со своим вышиванием. А порой она отправлялась на прогулку с синьорой Да Аллори. Вдова Да Аллори была женщиной с добрым сердцем и острым языком, обожавшая окликать из окна своего мажордома, если тот отправлялся по какому-нибудь поручению. Время от времени Вайолетт ходила за покупками самостоятельно, наслаждаясь возможностью заглядывать, куда и когда ей заблагорассудится. Она научилась принимать чужой язык, ее стали узнавать хозяева некоторых лавочек, и она даже познакомилась с одним гондольером, милым юношей, который ждал ее появления на набережной и, завидев ее, направлял свое суденышко ей навстречу, рискуя собственной безопасностью и нарываясь на сердитые окрики других лодочников.

Мало-помалу все, что они с Аллином покупали — тонкое венецианское стекло, небольшие предметы старинной мебели, картины и безделушки, — совершенно загромоздило их комнату. Они договорились с синьорой Да Аллори и заняли весь верхний этаж ее дома. Расставив вещи по местам, они наняли горничную — девушку, приходившуюся племянницей мажордому Савио. И постепенно комнаты, которые они занимали, становились все больше похожими на настоящий дом. Вайолетт и Аллин познакомились с другими иностранцами, жившими в Венеции, большинство из них были англичанами. Время от времени они стали ужинать в компании или принимать у себя одного-двух гостей. Но они не слишком стремились расширить круг знакомых, предпочитая общество друг друга.

Вайолетт была счастлива. Порой душа ее просто пела от радости, которую трудно было сдержать. Бывали дни такие прекрасные, полные света, смеха, невинных удовольствий, что она плакала от переполнявших ее чувств.

Но иногда страх сжимал ее сердце железными клещами и не отпускал. Тогда она подолгу стояла у окна, глядя на улицу пустыми глазами, или лежала полночи без сна, ожидая рассвета и прислушиваясь к спокойному дыханию Аллина.

Однажды утром она сидела и смотрела, как Аллин рисует. Он оборудовал себе рабочее место в свободном углу спальни, окна которой выходили на север. Свет, падавший у него из-за спины, был прозрачный и чуть голубоватый. Его лицо выглядело сосредоточенным, а мазок голубой краски на подбородке очень ему шел. Он был настолько поглощен своим занятием, что Вайолетт казалось — он забыл о ее присутствии. Но стоило ей чуть шевельнуться в своем бархатном кресле, как Аллин тут же поднял голову.

— Устала вышивать? — спросил он, взглянув на незаконченную подушечку, лежавшую у нее на коленях. Вайолетт покачала головой.

— Мне просто нравится смотреть, как ты работаешь. Ты целиком поглощен тем, что делаешь. Он чуть покраснел.

— Я вовсе не хотел, чтобы ты скучала.

— А я и не скучала, — ответила она, улыбнувшись уголками губ, а потом добавила:

— Но иногда мне хочется, чтобы было что-то, что занимало бы мое время и мои мысли.

— Красок достаточно, холст есть, хочешь попробовать?

— Боюсь, у меня нет к этому таланта.

— Ты делаешь прекрасные наброски, я видел их в твоем дневнике, — серьезно ответил он.

Вайолетт улыбнулась и снова покачала головой. Однажды она рисовала его в дневнике — он как раз писал ее портрет. Ей казалось, что она уловила сходство, но не смогла передать обаяния его личности.

Он взглянул на нее испросил:

— А чем бы ты хотела заняться?

— Я, право, и не знаю.

— Может быть, музыкой? Мы можем купить пианино. Или попробуй писать, ведь тебе так нравится вести дневник.

— Музыку я очень люблю, но предпочитаю слушать, как играют другие. А дневник — это часть меня, я просто излагаю свои мысли и чувства на бумагу. Но не думаю, что могла бы писать стихи или рассказы.

— Мне кажется, ты себя недооцениваешь, — серьезно ответил он. — Но что еще, если не это?

— Наверное, мой удел рукоделие, — сказала Вайолетт и расхохоталась, увидев, как неодобрительно он на нее взглянул. — Шучу-шучу. Но, возможно, меня привлечет еще что-то.

Он отложил кисть, вытер руки и подошел к ней, опустившись на колени возле кресла.

— Делай что хочешь, только будь со мной.