Дерзкая и желанная - [48]

– Очень мило. – Он повертел в пальцах карандаш, потом посмотрел на пустой лист и начертил линии оконной рамы: большой прямоугольник… никаких тебе чувственных, отвлекающих изгибов, – но когда поднял глаза, чтобы проверить пропорции перекладин, Оливия пошевелилась.

– Что-то не так?

– Эта поза кажется мне слишком статичной, неестественной. Давай попробуем что-то другое.

– Если ты настаиваешь…

– Настаиваю. – И Оливия начала расшнуровывать платье.

– Не делай этого… – предостерег Джеймс – впрочем, не слишком уверенно.

– Поверь, так будет намного лучше. – Придерживая лиф на груди, она до конца распустила шнуровку, обнажая дюйм за дюймом гладкую кремовую кожу плеч и спины до самой поясницы, потом покрутила попкой, как озорная русалка, появившаяся из морских глубин понежиться на нагретом солнцем камне. – Ну как?

– Разве у тебя под платьем не должно быть корсета? Или шемизетки? Хоть чего-нибудь?

– У леди Оливии, безусловно, должно быть. Но я ведь Клеопатра. Помнишь?

Он поерзал на стуле в попытке ослабить болезненное напряжение в паху. Бесполезно.

– Прекрасно. Но я вынужден просить тебя сидеть смирно.

Ее завлекающая поза не позволяла сосредоточиться, не говоря уже о том, чтобы вычертить параллельные линии досок под ее стулом.

– А ты только представь, если бы я возлежала на мягкой кушетке… – Оливия хрипло рассмеялась. – Какая жалость, что здесь такой нет.

Джеймс чертыхнулся себе под нос и попытался сосредоточиться на листке бумаги с набросками окна и пола. Следующий этап – стена и маленький пейзаж в рамке.

Что угодно, только не Оливия.

– Как ты можешь рисовать, если даже не смотришь на меня?

– Я смотрю, – солгал Джеймс.

– Пожалуй, всего слишком много.

Джеймс вскинул глаза и, увидев, как она сняла золотую корону с головы и браслет с руки, с надеждой спросил:

– Значит, мы закончили?

– Нет! – резко сказала Оливия, сопроводив свой ответ властным взглядом. – Не закончили.

Она выпрямилась и подняла руки, явно намереваясь расстегнуть ожерелье, при этом лиф платья сполз до талии, обнажив груди с розовыми сосками, которые, казалось, так и молили о ласках…

Листки, которые лежали у него на коленях, слетели на пол, а сердце забилось как сумасшедшее.

Она не спеша расстегнула ожерелье, опустила в саквояж возле стула, даже не сделав при этом попытки прикрыться, глядя на него в упор, пока грациозно поднимала вверх волосы и закручивала на макушке.

– Тебе нравится?

– Боже, да, – хрипло ответил Джеймс.

– Или лучше вот так? – Она отпустила тяжелые пряди, позволив им рассыпаться по плечам, прелестно надула губки и выгнула спину.

Где, во имя всего святого, она этому научилась?

Ничто из того, что она делала, не должно было бы удивлять его, однако же постоянно удивляло.

Она, похоже, ожидала ответа, но разрази его гром, если он знал, каков был вопрос, а потому сказал то, что было на уме:

– Да, твоя Клеопатра прекрасна, но, думаю, ты и сама по себе неотразима.

Она заморгала.

– Ты правда так считаешь?

– Вне всяких сомнений.

Бороться далее с искушением было выше его сил. В два широких шага он пересек комнату, подхватил ее на руки, уложил поперек кровати и, склонившись над ней, прошептал:

– Ты уверена, Оливия?

– Я целых десять лет мечтала об этой минуте и, думаю, заслужила вознаграждение за это ожидание.

– Приложу все усилия. – Он сделал бы что угодно, лишь бы доставить ей удовольствие. И хоть мысль эта была весьма и весьма соблазнительной, он не мог подвергнуть ее риску забеременеть: потому что собирается уехать из Англии, потому что между ними еще так много несказанного.

И Джеймс сказал себе, что должен сделать эту ночь незабываемой для нее.

* * *

Оливия распознала тот момент, когда Джеймс капитулировал, увидела по глазам. И пусть он не любит ее так же безраздельно, как любит его она, сердце подсказывало, что эта ночь будет одним сплошным нескончаемым удовольствием и невероятным откровением. И с дрожью нетерпения она ждала.

Когда Джеймс лег на нее сверху, под его весом она вжалась в матрас, уютно плененная и более чем жаждущая отдаться ему… и страсти. Когда их губы слились, он стащил лиф платья еще ниже и обхватил обнаженную грудь ладонью, потирая напрягшийся сосок.

– Такая обворожительная, – пробормотал он, теплым и влажным дыханием овевая ей щеку. – Я обожаю в тебе все, Оливия. Сегодня ты моя.

– Да, – выдохнула она, тая от его слов и прикосновений. – А ты мой.

Вцепившись в лацканы его сюртука, она попыталась стащить его с плеч, но он понял намек и помог ей избавиться от него, а потом сбросил на пол. Жилета на нем не было, и теперь их разделяла лишь тонкая полотняная рубашка. У Оливии аж пальцы горели от желания погладить его грудь, такую теплую и твердую.

Ухватившись за рубашку, она вытащила край из-под пояса и добралась наконец до кожи, покрытой волосками, которые щекотали ладони. И хотя она столько раз представляла, как гладит его грудь, реальность превзошла все ожидания.

– Это надо снять. – Она стиснула перед рубашки и решительно потянула. – Сейчас же.

Застонав, Джеймс неохотно оторвался от ее шеи, где оставил ожерелье следов обжигающих поцелуев. На секунду приподнявшись, он стащил рубашку через голову и улыбнулся ей с такой нежностью и страстью, что она едва не подумала… ну, что все это очень похоже на ее мечты.