Держитесь подальше от театра - [12]

Михаил с любопытством посмотрел на Деница. – И вы говорите о добре?

– Да, милейший Михаил, за эти тысячелетия люди так извратили мое имя и мои поступки и творят такое, что мне в страшном сне плохо не покажется. Самое время поговорить.

Катер плавно скользил по черной глади Москвы-реки, рассекая большие пятна мазута и прочей нечисти.

Азазель, Лукавый и Косматый сидели в салоне и резались в карты.

– Хорошо тасуй карты, – попросил Косматый.

– Ты меня просто удивляешь, – возмутился Лукавый, – разве можно играть нечестно в азартные игры? Пусть я три раза заболею гриппом, чем обману партнера. И вообще, не заставляй меня нервничать.

– Все ошибаются, – продолжал Дениц, – я, пусть он услышит, не хотел зла. Ведь вы сами знаете, я всегда раньше был рядом с Ним, и Он мне доверял. Он же сам доверил мне контроль над земной твердью и своими созданиями. Ну, скажите мне, кто были эти Адам и Ева? Что они собой представляли?

– «Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему», – сложив руки и закрыв глаза, произнес Михаил. – По образу Божию сотворил и дал владычествовать над всеми земными живыми существами.

– Созданные по подобию Его, – продолжил мысль Дениц, – следовательно, они уже были наделены свободой воли и жаждой познаний, поэтому я не возражал против вкушения плода с «Древа познания».

– А кто сказал, «вы будете как боги, знающие добро и зло»?

– Я сказал, что вы, как боги, будете знать, что есть хорошо, что есть плохо, чтобы могли избегать ошибок.

– Это Божие право решать. А человек проявил непослушание, нарушил запрет и совершил большой грех, за что был изгнан из Эдема, и вы виноваты в этом.

– Не знаю, не знаю. Он всезнающ, Ему известно и будущее. Он должен был предвидеть, что произойдет. Но вот в чем вопрос – плоды «Древа жизни» не были запрещены, почему тогда Адам и Ева не воспользовались ими? Я думаю, что Он сам хотел этого. Я выполнял его волю и не преследовал никаких собственных интересов. Он же простил Адаму его личный грех, вочеловечив в мир сына своего и послав его на мученическую смерть, искупил, тем самым, грехи человеческие. Так почему потомки до сих пор расплачиваются за них?

Ровно в два часа Вортан Баринович вошел в двери офиса. Из-за стойки ресепшна выскочила молодая девушка.

– Добрый день, Вартан Баринович!

«Почему не знаю? – спросил он сам у себя. – Откуда она взялась с этой дурацкой стойкой?»

В коридоре было пусто. Проходя в кабинет через приемную боком, чтоб не показывать лицо, бросил секретарю:

– Главного ко мне, кофе.

Пройдя в кабинет прямо к столу, сел в кресло, достал из сейфа бутылку коньяка, налил в стакан. Голова еще немного побаливала, а организм требовал оздоровительной дозы для восстановления. Легкий шорох привлек его внимание. Он поднял голову – в кресле, что в дальнем углу, сидел Сема.

– Сема? – удивился он. – Простите, Симеон Иванович. Вы что, здесь жить собрались? Я дорого беру, и вашей, извините за выражение, зарплаты, – он развел руками, – ну никак не хватит.

Сема вскочил с кресла и, подбежав к Вортану Бариновичу, чуть ли не в самое ухо, оглядываясь по сторонам, стал громко шептать:

– Шеф, горе какое. Вы даже не представляете, во что мы вляпались. Эти люди не те люди, совсем другие люди, и они даже не люди.

В это время дверь распахнулась, Сема спрятался за спину шефа. Вошла секретарша с подносом, а за ней семенил главный бухгалтер, как обычно, с толстой папкой, прижатой к тощей груди.

– Сема, не надо грязи, сядь и молчи, – сказал Вортан Баринович, не поворачивая головы.

Секретарша поставила на стол две чашечки кофе, одну перед шефом, другую рядом.

– А вторую зачем? – строго спросил Вортан Баринович.

Секретарша фыркнула и пошла к выходу. Как ни шумело в голове у Вортана Бариновича, но он с удовольствием отметил красиво уходящую попку и ножки.

– Пей, – он пододвинул одну чашку с кофе Семе и, повернувшись к главбуху, спросил: – Ну, что будем делать, Cоломон?

– Ничего, шеф, жить, как жили.

– С налогами или без?

– С налогами у нас полный порядок, с дебетом-кредитом тоже, – он похлопал по папке.

– А с объектами?

– Процесс идет, медленно, но идет. Вы ведь знаете, мировой кризис, – жалобно посочувствовал он. – На стройки, что за бугром, все акты в порядке. Природные катаклизмы, непредвиденные ситуации, цунами, метеориты.

– А там, как это, в этой ну, где мы только фундамент заложили?

– Шеф, бомбе все одно, что разрушать – или фундамент, или дом. Акт сдачи объекта составлен и подписан.

– За взятку?

– Материальная помощь городу. Взятки расписаны по мертвым душам, пусть земля им будет пухом. Одним словом, с государством мы дружим, с налогами все в полном порядке.

– Смотри у меня, Соломон. Головой отвечаешь.

– Пусть ищут. Но это бесполезно.

– Ладно, иди. Да, Соломон, ты хоть сейчас не воруй, дай профессору уехать.

– Боже мой, что вы говорите, шеф, – возмутился главный бухгалтер, и в глазах его сверкнули зеленые огоньки.

– Молчи, Муня. Я что, не знаю, что у тебя три квартиры на жену, дача на дочь, особняк в Хорватии на сына, машина, якобы служебная – это только у тебя. Иди, иди, бедный родственник.

Вортан Баринович устало откинулся в кресле. Он, конечно, все знал о каждом своем сотруднике. Зато сотрудники ничего не знали ни о нем, ни даже друг о друге. Ни о том, кто сколько получает, деньги выдавали в конверте, как говорится, «конвертированные», ни о том, кто чем занимается, все сидели в отдельных клетках и работали, работали, работали. Секретность была строгой. То, что было при советской власти в так называемых «почтовых ящиках», это были цветочки. Вортан Баринович посмотрел на притихшего в углу Сему. Вот даже о Семе никто толком ничего не знает. Даже отдел кадров не знает, кем он числится, какие у него функции и какая у него зарплата. Вортан Баринович никогда не называл его по должности, всегда говорил – мой человек. Сослуживцы его не то что уважали, но относились с почтением и немного побаивались, потому что только он мог говорить Вортану Бариновичу правду в глаза, иногда. За это Вортан Баринович платил ему премиальные или недоплачивал, в зависимости от настроения. Но это ему нравилось – вот так смело, прямо в глаза, перед сотрудниками, Сема становился на защиту справедливости, правда, по мелочевке. Но главное, за что он уважал Сему, так это за то, что тот всегда был в курсе всех дел и мог предугадывать события. Такое ощущение, что он был и здесь, и там, и даже там, где его не было. Одним словом – незаменимый человек.