Держись, сестренка! - [32]

— Вот это да-а… — протянул восхищенно кто-то из нашей группы. А я подумала: «Какая красотища, какая мощь…» — и погладила рукой крыло «ильюшина».

На изучение материальной части штурмовика и подготовку к экзамену у старшего инженера полка нам дали только двое суток. Сразу же и распределили всех вновь прибывших по эскадрильям. Меня и летчика Вахрамова — в третью.

Щупленький, небольшого росточка, Валя Вахрамов выглядел мальчиком. А когда мы узнали, что и лет-то ему всего лишь около девятнадцати, — удивились: умудрился же паренек при таком-то росте еще и прибавить себе возраст, чтобы поступить в летное училище.

Когда мы добирались до аэродрома «Огни», Вахрамов по дороге отстал от поезда. Пассажирских поездов тогда было очень мало, и пришлось ему догонять нас на цистерне с мазутом. Измазался, конечно, изрядно, да еще и документы потерял. Короче, когда явился Валентин в полк, его никто не хотел принимать за летчика и потребовалось мое подтверждение «кто есть кто». Вахрамова выслушал сам командир полка и произнес только одно слово: «Отмыть!..»

Батальонный комиссар Игнашов, заместитель командира полка по политической части, вызывал нас, вновь прибывших летчиков, на собеседование поочередно. Не знаю, о чем он говорил с моими товарищами, но меня удивил первым же своим вопросом:

— И зачем вам подвергать себя смертельной опасности?

— Сразу уж и смертельной? — недовольно буркнула я, а Игнашов продолжал:

— Штурмовик — это слишком тяжело для женщины. Да и, учтите, потери наши великоваты. Скажу по секрету, в последних боях над поселком Гизель мы потеряли почти всех летчиков. Хотя самолет наш и бронированный, но пилотов на нем гибнет больше, чем на любом другом самолете. Подумайте хорошенько да возвращайтесь-ка обратно в учебно-тренировочный авиаполк. Там, я слышал, вас оставляли летчиком-инструктором. Штурмовик не подходит женщине.

— А что же подходит женщине на войне, товарищ комиссар? — с вызовом спросила я. — Санинструктором? Сверх сил напрягаясь, тащить с поля боя под огнем противника раненого. Или снайпером? Часами в любую погоду выслеживать из укрытия врагов, убивать их, самой гибнуть. Или, может, легче врачом? Принимать раненых, оперировать под бомбежкой и, видя страдания и смерть людей, страдать самой.

Игнашов хотел что-то сказать, но остановить меня было уже трудно.

— Видимо, легче быть заброшенной в тыл врага с рацией? А может быть, для женщин сейчас легче в тылу? Плавить металл, выращивать хлеб, а заодно растить детей, получать похоронки на мужа, отца, брата, сына, дочь?.. Мне кажется, товарищ батальонный комиссар, — уже тише заговорила я, — сейчас не время делать разницу между мужчиной и женщиной, пока не очистим нашу Родину от гитлеровцев…

Свое неожиданное выступление я закончила, и тогда Игнатов улыбнулся:

— Вот-вот, и у меня такая же сумасбродная дочь. Работала в тыловом госпитале врачом, так нет, ей обязательно нужно на фронт, на передовую. Сейчас где-то под Сталинградом… Писем давно нет — ни жене, ни мне. Особенно жена страдает. Одна осталась… А вы-то домой пишете? — спросил Игнашов, доставая из кармана какие-то таблетки.

Я только сейчас разглядела, какой он больной. Под главами мешки, губы синие, лицо бледное, опухшее.

— Я пишу письма. Но сама из дому не получаю давно. Бывает порой очень грустно. Тогда я внушаю себе, что виновата полевая почта.

— В твои-то годы можно еще внушить себе и что-то приятное, — сказал Игнашов, впервые обращаясь ко мне на «ты». — Замужем? —

Нет, — односложно ответила, и вдруг у меня вырвалось, словно я, наконец, нашла, кому выговориться, кому поведать свое самое сокровенное:

— Но я очень люблю одного человека, летчика. Он истребитель. Воюет где-то под Ленинградом. Перед войной мы хотели пожениться, только я все откладывала. То, говорила, надо закончить летное училище, то выпустить еще одну группу курсантов, а потом война.

Беседа с Игнашовым явно затягивалась, но расстались мы, как старые друзья.

— Приходи ко мне со всеми своими вопросами, радостью и горем. Будем все вместе решать, — как-то просто сказал он на прощание и протянул мне руку.

А потом начальник штаба полка капитан Белов рассказал нам о боевом пути полка, о летчиках, отличившихся в боях с врагом. Мы узнали, что наш 805-й штурмовой авиаполк был сформирован из 138-го скоростного бомбардировочного. С первого дня войны он начал боевую работу. Летчики наносили бомбовые удары по колоннам немецко-фашистских войск, двигавшимся от западной границы в направлении Киева, и потери полка были очень большие. На боевые задания, как правило, летали девятками, без сопровождения наших истребителей, а «мессеров» над войсками противника было видимо-невидимо, да и плотным зенитным огнем они были хорошо прикрыты. Так что, сильно подверженные огню, самолеты СБ часто горели.

В этот тяжелый период начала войны полк потерял большую часть личного состава и самолетов. Когда же не осталось почти ни одной боевой машины, полк по железной дороге прибыл в Махачкалу, а потом морем в Астрахань, где летчики собирались изучить новый самолет Пе-2 — пикирующий бомбардировщик конструкции Петлякова.