Державю. Россия в очерках и кинорецензиях - [21]
Вот и вся военная тайна.
А больше я вам, буржуинам, ничего не скажу, а самим вам, проклятым, и вовек не догадаться.
1942. Тыл
50 лет фильму «На семи ветрах»
Есть все основания полагать, что сюжетную схему «Семи ветров» автор сценария Галич снял с американского фильма «С тех пор, как ты ушел». Недоказуемо и ненаказуемо. Затем публику закрытых показов и знакомили с достижениями соседей, чтоб наполнять уже готовые формы социалистическим содержанием. Штука в том, как из умелой, но заурядной голливудской мелодрамы посредством судьбы и родины сложился лирический шедевр местного значения.
Мужчина ушел воевать.
Мужчина вернулся.
Меж двумя этими экстремумами легли спрессованные в 150 минут годы и дни женщины, занятой только им — человеком, который ни разу не появится в кадре. Зима, весна, лето, осень, опять зима от «Не поминай лихом» до «Ну здравствуй, это я», от теребимого по-вдовьи платка до проливающейся из дверного створа на голливудский манер божьей благодати.
То, что называется «простенько, но со вкусом».
Американцы не сказать любили, но уж точно уважали свой фильм. Номинировали на «Оскар» за все — главные и вторые роли, музыку и камеру, монтаж и декорации. Ценили как поворотный момент в ротации студийных поколений. Там снова явилась взору подросшая всеамериканская бэбистар Ширли Темпл, в ясельном возрасте годами удерживавшая корону самой высокооплачиваемой актрисы США. Вторую роль сыграла новая фаворитка всесильного Селзника Дженнифер Джонс, навек впечатанная в историю кино послевоенной «Дуэлью на солнце». Последний раз «давала качество» сошедшая вскорости в тень Клодетт Кольбер, звезда «Полуночи», «Палм-Бичской истории» и «Восьмой жены Синей Бороды».
Как и все женщины белого мира в то черное пятилетие, солдатка с дочерьми трудилась на воензаводе, жадно смотрела хронику, отчитывалась перед мужниным фото и соображала праздничный стол из ничего. Как все, слушала бодрое радио и давала волю отчаянью ночью.
И все же чего-то фильму недоставало.
Большой истории и большой войны, которую внесли в сюжет Россия и драматург Галич.
Докатив бои до Волги, до «твоего порога», они прихлопнули чинно-цивилизованное разделение труда: мы типа здесь верим и ждем, а вы там держите мазу за родной огонек. И здесь белила сыплются с потолка, а гильзы под ноги, и здесь лампочка с металлическим колпаком болтается на шнуре — дезавуируя особую исключительность мужской миссии и всякие котурны. Воюют все. Свезет — свидимся.
Галич верхним чутьем, подлинным писательским слухом облагородил и неизбежное искушение. Не тыловой хлыщ, не безнадежно влюбленный друг семьи, а сам принц-греза капитан Славочка Суздалев в исполнении бархатного Тихонова вдруг садился за рояль и заводил негромкую песнь о вьюге и разведке. Он впервые был тонок и ненарочит после ролей сорока сороков сельских механизаторов и развязных судовых радистов, впервые музицировал с гусарским умыслом (как позже Штирлиц, Болконский и Мельников) — отшить такого, с дымчатым взглядом и грудным узнаваемым голосом, было задачей для самых высоких и преданных натур. Не сегодня, капитан. Не на этой улице. Как в песне твоей: ты уж прости.
И образ дома, нерушимой скалой громоздящегося там, в тылу, у Джона Кромвеля не мог не выйти святочным: изморозь, бульдог на коврике, еловая лапа, папино кресло. У нас — стояла редутом каменная коробка с обвисшей табличкой «почта»: редакция, госпиталь, пулеметное гнездо, просто Дом, где ждут. Ехали мимо грузовики с одинаковыми сердитыми людьми: сначала назад, потом обратно.
Они и были главным драмообразующим звеном, движущиеся по карте безликие квадратики, холодно учтенные в графе прихода и расхода. Америка потеряла в войну четверть миллиона мужчин — на круг в сто раз меньше наших. Потому в возвращении одного не было у них никакого чуда и Божьего промысла, на которые особо уповают сочинители фронтовых мелодрам. Просто удача, щепотка везения, выигрышный жребий.
Для русской женщины в час прихода целого мужика воистину стал свет — то, что тщетно симулирует в хеппи-эндах лучший кинематограф планеты.
Открывай, жена.
Стоять-бояться.
Конь в пальто.
А всего-то 42-й на дворе, и все еще без погон. До Берлина еще и новая форма, и 27 ветров, и сорок пудов большого необщего горя.
Прости, американец, не твоя вина.
Мерси за сюжет.
1943. Волга
«Сталинград»[3], 2013. Реж. Федор Бондарчук
Последнее время у нас растет число фильмов, которые сильно теряют в пересказе. История фильма «Сталинград» — о том, как в одной сталинградской руине сошлись (в хорошем смысле) местная жительница в больших ботинках и семеро солдат, из которых один трус, другой балбес, третий бывалый, четвертый потертый, пятый немой, шестой вообще матрос, а седьмой командир и за все ответчик, — обещает немыслимую театральность, которую мы тысячу раз наблюдали в спектаклях «В списках не значился» и в фильме «На семи ветрах». Каждый будет симулировать индивидуальность, и напишет домой неотправленное письмо, и произнесет свою дозу патриотических мантр в назидание потомкам, а потом все погибнут, спрятав барышню ради жизни на земле и продолжения рода.
В первой книге Дениса Горелова «Родина слоников» об истории страны, народа и культуры рассказывалось через призму истории советского кино. Новая книга выбирает другую оптику – иностранные фильмы, на которые валил толпами, которые любил и знал наизусть, на которых в конечном счете вырос советский человек. Книга содержит нецензурную брань.
Эта книга рассказывает об истории советского кино, точнее, через призму кино — об истории страны, ее народа и культуры. Увлекательное, познавательное и остроумное чтение от одного из лучших и уж точно самого едкого кинокритика России.
Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.
Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.
«Антология самиздата» открывает перед читателями ту часть нашего прошлого, которая никогда не была достоянием официальной истории. Тем не менее, в среде неофициальной культуры, порождением которой был Самиздат, выкристаллизовались идеи, оказавшие колоссальное влияние на ход истории, прежде всего, советской и постсоветской. Молодому поколению почти не известно происхождение современных идеологий и современной политической системы России. «Антология самиздата» позволяет в значительной мере заполнить этот пробел. В «Антологии» собраны наиболее представительные произведения, ходившие в Самиздате в 50 — 80-е годы, повлиявшие на умонастроения советской интеллигенции.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.
Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.