Державю. Россия в очерках и кинорецензиях - [21]
Вот и вся военная тайна.
А больше я вам, буржуинам, ничего не скажу, а самим вам, проклятым, и вовек не догадаться.
1942. Тыл
50 лет фильму «На семи ветрах»
Есть все основания полагать, что сюжетную схему «Семи ветров» автор сценария Галич снял с американского фильма «С тех пор, как ты ушел». Недоказуемо и ненаказуемо. Затем публику закрытых показов и знакомили с достижениями соседей, чтоб наполнять уже готовые формы социалистическим содержанием. Штука в том, как из умелой, но заурядной голливудской мелодрамы посредством судьбы и родины сложился лирический шедевр местного значения.
Мужчина ушел воевать.
Мужчина вернулся.
Меж двумя этими экстремумами легли спрессованные в 150 минут годы и дни женщины, занятой только им — человеком, который ни разу не появится в кадре. Зима, весна, лето, осень, опять зима от «Не поминай лихом» до «Ну здравствуй, это я», от теребимого по-вдовьи платка до проливающейся из дверного створа на голливудский манер божьей благодати.
То, что называется «простенько, но со вкусом».
Американцы не сказать любили, но уж точно уважали свой фильм. Номинировали на «Оскар» за все — главные и вторые роли, музыку и камеру, монтаж и декорации. Ценили как поворотный момент в ротации студийных поколений. Там снова явилась взору подросшая всеамериканская бэбистар Ширли Темпл, в ясельном возрасте годами удерживавшая корону самой высокооплачиваемой актрисы США. Вторую роль сыграла новая фаворитка всесильного Селзника Дженнифер Джонс, навек впечатанная в историю кино послевоенной «Дуэлью на солнце». Последний раз «давала качество» сошедшая вскорости в тень Клодетт Кольбер, звезда «Полуночи», «Палм-Бичской истории» и «Восьмой жены Синей Бороды».
Как и все женщины белого мира в то черное пятилетие, солдатка с дочерьми трудилась на воензаводе, жадно смотрела хронику, отчитывалась перед мужниным фото и соображала праздничный стол из ничего. Как все, слушала бодрое радио и давала волю отчаянью ночью.
И все же чего-то фильму недоставало.
Большой истории и большой войны, которую внесли в сюжет Россия и драматург Галич.
Докатив бои до Волги, до «твоего порога», они прихлопнули чинно-цивилизованное разделение труда: мы типа здесь верим и ждем, а вы там держите мазу за родной огонек. И здесь белила сыплются с потолка, а гильзы под ноги, и здесь лампочка с металлическим колпаком болтается на шнуре — дезавуируя особую исключительность мужской миссии и всякие котурны. Воюют все. Свезет — свидимся.
Галич верхним чутьем, подлинным писательским слухом облагородил и неизбежное искушение. Не тыловой хлыщ, не безнадежно влюбленный друг семьи, а сам принц-греза капитан Славочка Суздалев в исполнении бархатного Тихонова вдруг садился за рояль и заводил негромкую песнь о вьюге и разведке. Он впервые был тонок и ненарочит после ролей сорока сороков сельских механизаторов и развязных судовых радистов, впервые музицировал с гусарским умыслом (как позже Штирлиц, Болконский и Мельников) — отшить такого, с дымчатым взглядом и грудным узнаваемым голосом, было задачей для самых высоких и преданных натур. Не сегодня, капитан. Не на этой улице. Как в песне твоей: ты уж прости.
И образ дома, нерушимой скалой громоздящегося там, в тылу, у Джона Кромвеля не мог не выйти святочным: изморозь, бульдог на коврике, еловая лапа, папино кресло. У нас — стояла редутом каменная коробка с обвисшей табличкой «почта»: редакция, госпиталь, пулеметное гнездо, просто Дом, где ждут. Ехали мимо грузовики с одинаковыми сердитыми людьми: сначала назад, потом обратно.
Они и были главным драмообразующим звеном, движущиеся по карте безликие квадратики, холодно учтенные в графе прихода и расхода. Америка потеряла в войну четверть миллиона мужчин — на круг в сто раз меньше наших. Потому в возвращении одного не было у них никакого чуда и Божьего промысла, на которые особо уповают сочинители фронтовых мелодрам. Просто удача, щепотка везения, выигрышный жребий.
Для русской женщины в час прихода целого мужика воистину стал свет — то, что тщетно симулирует в хеппи-эндах лучший кинематограф планеты.
Открывай, жена.
Стоять-бояться.
Конь в пальто.
А всего-то 42-й на дворе, и все еще без погон. До Берлина еще и новая форма, и 27 ветров, и сорок пудов большого необщего горя.
Прости, американец, не твоя вина.
Мерси за сюжет.
1943. Волга
«Сталинград»[3], 2013. Реж. Федор Бондарчук
Последнее время у нас растет число фильмов, которые сильно теряют в пересказе. История фильма «Сталинград» — о том, как в одной сталинградской руине сошлись (в хорошем смысле) местная жительница в больших ботинках и семеро солдат, из которых один трус, другой балбес, третий бывалый, четвертый потертый, пятый немой, шестой вообще матрос, а седьмой командир и за все ответчик, — обещает немыслимую театральность, которую мы тысячу раз наблюдали в спектаклях «В списках не значился» и в фильме «На семи ветрах». Каждый будет симулировать индивидуальность, и напишет домой неотправленное письмо, и произнесет свою дозу патриотических мантр в назидание потомкам, а потом все погибнут, спрятав барышню ради жизни на земле и продолжения рода.
Эта книга рассказывает об истории советского кино, точнее, через призму кино — об истории страны, ее народа и культуры. Увлекательное, познавательное и остроумное чтение от одного из лучших и уж точно самого едкого кинокритика России.
В первой книге Дениса Горелова «Родина слоников» об истории страны, народа и культуры рассказывалось через призму истории советского кино. Новая книга выбирает другую оптику – иностранные фильмы, на которые валил толпами, которые любил и знал наизусть, на которых в конечном счете вырос советский человек. Книга содержит нецензурную брань.
Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.
Я был примерным студентом, хорошим парнем из благополучной московской семьи. Плыл по течению в надежде на счастливое будущее, пока в один миг все не перевернулось с ног на голову. На пути к счастью мне пришлось отказаться от привычных взглядов и забыть давно вбитые в голову правила. Ведь, как известно, настоящее чувство не может быть загнано в рамки. Но, начав жить не по общепринятым нормам, я понял, как судьба поступает с теми, кто позволил себе стать свободным. Моя история о Москве, о любви, об искусстве и немного обо всех нас.
Сергей Носов – прозаик, драматург, автор шести романов, нескольких книг рассказов и эссе, а также оригинальных работ по психологии памятников; лауреат премии «Национальный бестселлер» (за роман «Фигурные скобки») и финалист «Большой книги» («Франсуаза, или Путь к леднику»). Новая книга «Построение квадрата на шестом уроке» приглашает взглянуть на нашу жизнь с четырех неожиданных сторон и узнать, почему опасно ночевать на комаровской даче Ахматовой, где купался Керенский, что происходит в голове шестиклассника Ромы и зачем автор этой книги залез на Александровскую колонну…
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.