Державы верные сыны - [2]

– Не токмо я, командующий, но и государыня наша, зело верим и в надежде пребываем, что отпор дадите на посягательства врагов. Елико возможно бдите за перемещениями депутаций от крымских татар. Хан их замысел тешит коварный: всколебать ногайские орды с тем, чтоб выступили вероломно супротив нас. У ногайцев восемьдесят тысяч казанов, то бишь человек мужеского пола, способных воевать. Сила велика, но нуждается оная в обороне от татар. На вас возлагаю сей долг и надеюсь весьма, что не посрамите честь державы!

Тогда, в походе, и был ранен Ремезов. Полковой лекарь, случайно узнав от приехавшего к Платову мурзы Керим-бека, что в ауле есть знахарь, излечивающий раны от стрел и копий, поразмыслив, сбыл с рук раненого сотника, у которого начиналась горячка. Аул влекся к истокам Еи, в глубь степей, под прикрытием отряда Бухвостова, и командир полка поддержал это решение, рассчитывая, что сродник будет поблизости.

Но пути отряда и едисанцев разошлись…

Собравшись с силами, Ремезов отложил одностворчатую дверь, завешенную войлоком, и вышел. Глаза, привыкшие к постоянному полумраку, на мгновение ослепли! Он зажмурился, как в детстве, подставляя лицо напористому теплому ветру, солнечным лучам, слыша поднебесные трели жаворонка и веселый гомон детворы.

Когда же вновь глянул на степь, то, к удивлению, заметил, что аульцы заняты разбором жилищ, которые прежде правильными рядами стояли на кремнистом изволоке. И мужчины, и женщины сворачивали войлочные маты, разбирали деревянные решетки тэрмэ, грузили их на арбы и телеги. Поблизости уже не было ни табуна, ни буйволиного стада, ни косяка верблюдов. Вероятно, пастухи отогнали их раньше.

У тэрмэ мурзы, находившегося рядом, стоял его охранник Муса и незнакомый гость в пестром бешмете, поверх которого была надета черкеска без газырей, с широкими рукавами. Он встрепенулся, увидев казачьего офицера, что-то отрывисто спросил у охранника, тот ему ответил и сделал успокаивающий жест. Жены Керим-бека, Джамиля, Алтынай и Мерджан, вместе с детьми играли на тронутой пушковой травой луговине, и сотник догадался, что их удалили из шатра на время важного разговора. Старшая из двух дочерей, Еране, двенадцатилетняя черноокая красавица, которую уже засватали, щебетала, подражая птице, и радостно смеялась. И Леонтий, наблюдая за ней, тоже повеселел, слушая, как девочка перекликается с жаворонком.

Наконец широкая двухстворчатая дверь жилища мурзы открылась и порывисто вышли два бородача, также одетые в бешметы, вооруженные саблями и кинжалами. Заметив русское лицо, они неприязненно нахмурились.

– Бу ким? – проговорил один из них, кладя ладонь на рукоятку кинжала, и тряхнул чалмой.

– Азиз достум! Ремезов-эфенди[4], – отозвался вышедший следом мурза Керим-бек, толстенький, с редкой бородкой, немолодой уже человек, неопределенно улыбаясь. – Офицер-казак!

По всему, это были ордынцы. Их слуга подвел лошадей. Выражение лиц гостей свидетельствовало, что они крайне разочарованы. Помедлив, чужаки вознеслись в седла, поводьями развернули лошадей.

– Огъурлы ёллар олсун! – подняв руку, произнес аул-бей.

Всадник в чалме, трогая свою гнедую, гневно бросил:

– Ким бильмейдр моллады, ол бильмейдр Аллахды![5] – и стеганул лошадь короткой плеткой. Его спутники также подхлестнули коней, разгоняя их в западную сторону, где гнездилось воинство крымчаков и турок.

«Всё-таки ханские посыльные! – убедился сотник, пристально поглядывая на мурзу. – И чем же закончился их приезд?»

Керим-бек, покачиваясь, ступая носками вовнутрь, подошел к казачьему офицеру, с прежней блуждающей улыбкой. Но заговорил он голосом срывистым и суровым:

– Калга крымский приказ давал. Мурзу с муллой присылал. Обратно Крым ходить. Я «нет» сказал. Русской царице сераскир[6] наш и мурзы клятву давали. Как воевать против России?

– Воевать с Россией вам не надобно, – подтвердил Леонтий, ощутив слабость в ногах и легкое головокружение, – опьянил, пожалуй, этот упоительный вешний воздух.

– Дальше ходить будем, – озабоченно заключил аул-бей и показал рукой на загруженные арбы и на ряд обозов. – И тебе надо!

– Придет мой казак, Иван, и тронемся, – согласился Леонтий. – Я смогу уже в седле!

– Офицер-казак – азиз достум! – повторил глава аула и нетерпеливо подал знак Мусе, чтобы позвал в тэрмэ жен, предупрежденных о переезде.

2

Начальник Особой пограничной татарской комиссии подполковник Лешкевич срочно пригласил к себе на секретное совещание пристава Ейского укрепления Стремоухова, командира сводного отряда подполковника Бухвостова и походных казачьих полковников Ларионова, Платова и Уварова. Глинобитную мазанку, занимаемую Лешкевичем, жарко натопили сеном и кизяками. И прибывшие офицеры, одетые еще по-зимнему, сбросив тулупы и бурки, остались в отдающих табаком и пороховой гарью мундирах. Трехсвечный канделябр освещал походный стол, на котором пестрела карта Черноморья и Кубани, и сидевших вокруг него военачальников.

– Господа, мною получена депеша от командующего 2-й армией генерал-аншефа Долгорукова, – встав, с нескрываемой тревогой обратился Лешкевич. – Несмотря на ее конфиденциальность, я считаю долгом довести оную до вашего сведения, поелику угрозы чинимые злодеями велики весьма. Известный лиходей, бывший донской атаман Данила Ефремов, арестованный за лихоимство и самочинный захват в свою пользу войсковых земель, переведен из Перлова в таганрогскую крепость. Новые обстоятельства свидетельствуют быть, что имел этот изменник тайные сношения с кабардинскими владетелями, татарами и заявление делал среди своих приспешников, что умысел имеет «натрясти бед России, о которых она не скоро забудет».