Державы для… - [6]

— Дзынь! — ударил колокол на «Симеоне и Анне».

— Дзынь! — звонко откликнулся «Святой Михаил».

И густо, басовито ударил колокол «Трех святителей»:

— Дзынь! Дзынь!

С моря потянуло сырым и знобким ветром.

Шелихов проснулся от великого шума и топота ног над головой. Сунулся за сапогами, но корабль вдруг так качнуло, что он головой вперед слетел с рундука.

— Гриша, что это? — тревожно вскрикнула в темноте Наталья Алексеевна.

Шелихов, шаря руками, отыскал сапоги. Бормоча крепкие слова, кое-как обулся и кинулся из каюты. Услышал: скрипит корабль, шпангоутами опасно потрескивает.

Галиот вновь качнуло. Шелихов вылетел на палубу пулей. По лицу хлестнуло ветром. Григорий Иванович увидел необычно зеленое море, стремительно летящие барашки волн и вдали галиот «Святой Михаил». На вантах галиота висели люди, убирая паруса.

На мокром лице Измайлова усы поникли сосульками, но глаза были бойкие, страху в них не чувствовалось.

— Шквал, — крикнул он Шелихову, — сейчас еще ударит!

Паруса на гроте и фоке «Трех святителей» были зарифлены, только прямые паруса на бушприте, вынесенные вперед, держали судно носом к волне. В вантах свистел ветер.

— Шторм идет! — прокричал Измайлов и, оборотившись к мужикам, заорал: — Крепить все на палубе! Люки задраивать! Леера тянуть!

Шелихов огляделся. Галиоты «Святой Михаил» и «Симеон и Анна» под сильным ветром уходили на север. «Святой Михаил» шел с большим креном на левый борт. На галиоте «Симеон и Анна» с фок-мачты сорвало брамсели, паруса бились на реях изорванными лоскутами.

Море было изумрудно-зеленым и словно горело. По волнам метались пенные полосы.

Новый шквал с грохотом и воем обрушился на «Три святителя». Сбитый волной, через палубу пролетел ватажник, сильно ударился плечом о колонку рулевого колеса и скорчился у ног Шелихова. Григорий Иванович живо к нему наклонился. Это был Степан. Черную повязку сорвало, и Шелихов увидел багровый шрам клейма. Все лицо у Степана было залито кровью. Шелихов выхватил из кармана тряпицу, но новая волна, хлестнув через борт, потащила обоих по палубе. И быть бы Степану в море, не удержи его Григорий Иванович у фальшборта.

Галиот подняло, но он все же перевалил через вал и, ухнув обнаженным днищем, покатился вниз.

Шелихов с трудом поднял тяжеленного Степана, безвольно повиснувшего на руках, и понес к трапу в трюм. Навстречу кинулась Наталья Алексеевна, помогла удержать Степана, снести в каюту.

Шторм разбушевался, волны захлестывали палубу. Галиотов «Святой Михаил» и «Симеон и Анна» не было видно. Валы ходили выше мачт. Несмолкающий гул, грохот и вой стояли над морем. Галиот мотался из стороны в сторону.

Измайлов приказал привязать себя накрепко к мачте. Он сильно расшибся о борт.

Пошел дождь, потом по палубе застучали, запрыгали изрядные, с голубиное яйцо, градины. По палубе, как по льду, катались ватажники. Редко по здешним местам бывало, чтобы в начале сентября да град.

Особо ярый вал сорвал с палубы байдару. Одному ватажнику голову повредило, другому вышибло плечо. Байдару закрутило на волнах, как щепу, и унесло.

Зашибленных поволокли вниз. Григорий Иванович увидел, как из люка лезет Степан на палубу. Приседая, он побежал к своему месту у фок-мачты. Глаза у него от злости были белыми.

Новый вал налетел, и Шелихову уже стало не до Степана.

Измайлов сорванным голосом засипел:

— Право руля!

Шелихов оборотился к рулевому. Тот лежал грудью на рукоятях колеса и хрипел от натуги. Шелихов метнулся к нему и навалился на рукояти. В спине что-то хрустнуло. Колесо подалось, и галиот развернулся к волне носом.

Шторм пролетел. На носу галиота зазвонил колокол.

— Туман, — сказал Измайлов. — Видишь, Григорий Иванович?

Капитан стоял рядом. Шелихов увидел — с востока ползла белая клубящаяся стена, закрывая и море, и темнеющее небо.

Колокол внезапно смолк. Лицо Измайлова застыло.

— Нет ответа, — обернувшись к Шелихову, сказал капитан.

Григорий Иванович понял, что они потеряли из виду «Симеона и Анну» и «Святого Михаила». На колокольный бой галиоты не ответили.

— Смолу надо зажечь, из пушки ударить, — приказал Григорий Иванович.

Он не хотел верить, что суда погибли.

А туман уже лег на судно. Сначала верхушки мачт закрыло белой, кипящей пеленой, затем утонули в тумане борта и, наконец, руку протянув, Шелихов не различил своих пальцев.

Туман такой необычной плотности моряки называли «белой шубой». Шел он за штормом, рождаясь на перепаде температур. Ежели судно попадало в туман, капитаны останавливали ход, отстаиваясь на волне.

Измайлов распорядился паруса убрать. Судно сбросило ход.

В бочонке принесли смолу и запалили. Смола горела плохо: шипела, брызгалась, дымила. Огонь едва был виден.

Брызги горящей смолы падали на мокрую палубу, мужики давили ее лаптями.

Из пушки ударили раз и другой, но звук гас. Галиоты знать о себе не давали.

Шелихов приказал держать пламя. Море за бортом колыхалось безмолвное. Туман, туман клубился над волнами.

Степан ковырял дырявые лапти. Лапти никуда не годились: рвань, выбросить только. Рядом мужик голый плясал у костра, тело синее — замерз гораздо.

В злопамятную ночь, когда в туман попали, корабль все же отстоялся. Утром туман сошел, потянуло ветром, и галиот понемногу подался к северу. Остальные корабли так и не объявились.