Державный - [41]

— Ничего не поделаешь, — вздохнул батюшка, — ить мы пленники.

— А мы сейчас куда едем? В узилище? — в страхе спросил Иванушка, теперь только припоминая это пугающее слово. Он представлял себе узкую-преузкую щель, в которую их станут запихивать вместе с отцом и матерью если и не на весь день, то, во всяком случае, на всю ночь, с вечера до позднего утра.

— Мы в кремль едем, — ответила матушка. — Там жить будем. Там хорошо, как на Москве, терема, палаты, повалуши светлые, еды вдоволь. Лишь поначалу нас почти не кормили, а после Пасхи ничего стало, даже можно сказать — обильно.

— Вот ты какой зывот наела! — засмеялся Юра.

А и вправду, чего это у матушки живот такой? Иванушка, сразу заметил, да всё стеснялся спросить. Может, болеет? Распучило?

— Нет, Юрья, — улыбнулся отец, — это живот у матушки нашей оттого такой, что в нём ваш новый братик сидит. Матушка ему сегодня даже имя придумала — Андрюша.

— Блатик?! — удивился Юра. — Почему он там сидит?

— Маленький ещё, — пояснил Иона. — Боится выходить — вдруг вы, озорники, его обидите. Подрастёт, тогда и выберется на свет Божий, когда за себя постоять будет в силах.

— А это что за речка? — спросил Иванушка.

— Это ручей Каменный, как у нас Неглинная, только малой, — сказал отец. Слёзы уже давно не текли из-под его темны, губы улыбались, Иванушка то и дело поглядывал на златого двуглавого орла, глаз не мог оторвать от него — зело красивый!

— А почему у птицы две головы? — спросил он наконец.

— Это — орёл-птица, — ответила матушка. — Царьградский, потому и о двух головах. Значит, вдвойне зоркий.

— Понятно, — вздохнул Иванушка в восхищении, — А мне монах Фома привёз в Муром мою Марию Египетскую. Он её на пепелище нашёл и вылечил. А кулеврину, которую мне Шемяка подарил, я с корабля в речку выбросил. А Юра свою дудку — нет. И ещё плашки для игры. А Семён Ряполовский мне сребреник князя Владимира подарил, он за него четырнадцать лисиц отдал. Сдуру, конечно. Зато мне тот сребреник очень помог, что я Шемяку не побоялся. Он и теперь при мне, в калите лежит, сейчас покажу. Вот он.

— Ишь ты, — с улыбкой разглядывая сребреник, сказала матушка, а отец, взяв у неё, старательно общупал крупную монету.

— А ещё, — продолжал Иванушка, — ко мне на службу фряги поступили от самого герцога Жуйского. Юноша Андрей, а при нём дядя Бернар был, но его по пути стрелкой убило.

— Стрелкой? — переспросил отец.

— Когда мы по Плещ-озеру плыли, — кивнул Иванушка. — Я стоял, а рядом этот дядя Бернар, тут ка-а-ак — свисть! — и прямо между глаз ему, и наповал. А Андрей остался и ещё двое слуг ихних. Бернара мы в Калягине похоронили, а при нём была красивая черемиска, она так и осталась при могилке. Русалка сказал — это любовь.

— Кто ж его убил? — спросила матушка.

— Неведомо, — ответил Иванушка. — С берега кто-то. Говорят, не то меня хотел убить, не то преосвященного Иону.

— Шальной кто-то, — добавил от себя Иона. — Так и было, как княжич рассказывает.

— А что же ты, сынок, Шемяке ответил? — спросил отец.

Иванушка собрался было пересказать свои слова, сказанные в лицо Шемяке в Переславле, но вдруг понял, что не может в точности их вспомнить.

— Что ж ты молчишь? — удивился отец.

— Запамятовал, должно быть, — улыбнулся Иона. — «Я, — говорит, — куплю вострое кинжало и тебе, Шемяка, очи выколю!»

— Ишь ты! — усмехнулся отец. — Смелый ты у меня, сынок. Это хорошо. И спасибо, что за меня отомстить жаждешь. Да вот только мстить не надобно.

— Как? — удивился Иванушка.

— А вот так, — вздохнул отец. — Одна месть рождает другую, и от возмездия к возмездию только зло плодится. Истинное же возмездие в руце Божьей.

— Золотые слова, — одобрил Иона, — Слушай отца, Иванушка.

— Я, может быть, и сам помирюсь с Шемякою… — промолвил отец в порыве своего поучения, но тотчас осёкся.

— Ты? С Шемякою?! — возмущённо выдохнул Иванушка.

— Не знаю ещё… — замялся отец. — Посмотрим… Ха-ха-ха! Ну точно как в присказке: «Слепой сказал: «Посмотрим»!

— Я с Шемякой мириться не намерен, — твёрдо заявил Иванушка.

— И я, — вякнул Юра.

— А тебя никто не спрашивает, — не выдержав, нагрубил брату брат.

— Приехали, — сказала матушка.

Повозка въезжала в ворота угличского кремля.

— А где узилище? — спросил вновь Иванушка.

— А вот оно и есть, — улыбнулась матушка. — Так только называется, а на самом деле — не узилище, а просто — наше временное жилище.

— Хорошо б, если только временное, — вздохнул Василий.

— Ну а если и постоянное, так Иванушка сделает Углич новою Москвою, — трепля сына по голове, сказала матушка. — Правильно я говорю, Иван Василия?

— Правильно, — кивнул Иванушка.

— Хорошо бы всё же Москву вернуть, — снова вздохнул великий князь, — Вылезаем, что ли, уже?

Потом было вселение в угличский дворец, и Иванушка даже устал удивляться тому, насколько вся здешняя обстановка оказывалась непохожей на тесное узилище, где пленникам приходилось бы несладко. Ничем не хуже, нежели в Муроме. Разве что тут пристав приставлен да всякая прочая охрана, напоминающая о плене, а так — куда хочешь иди, что хочешь делай.

Когда солнце стало клониться к западу, после молебна, отслуженного Ионой в радость о благополучном приплытии, сели за довольно обильный ужин, и пошли рассказы о том о сём, о пятом, о десятом. Княжичей отпустили поиграть в пристенок с местными ребятишками — детьми слуг дворцовых, и Иванушка старался не думать о том, что плашки превосходные, коими и велась игра, подарены ненавистным Шемякою.