Держава (том третий) - [3]

Шрифт
Интервал

— Сократить рабочий день до 8‑ми часов.

— А–а–а-а! — удовлетворённо орали рабочие.

— Улучшить санитарные условия некоторых мастерских, особенно кузнечной.

— А–а–а-а!

— Никто из рабочих не должен пострадать материально от забастовки.

— А–а–а-а!

— Время забастовки не должно считаться прогульным, за него уплатить по средним расценкам.

— Давайте я сам почитаю, — забрал у Рутенберга петицию директор. — Лично вам, милейший, — хмыкнул Смирнов — на последние пункты надеяться нечего. Вы уже пробка… А завод — бутылка шампанского. Счастливого полёта, инженер…


— Дело идёт. Забастовка расширяется, — делился впечатлениями Северьянов.

— Папашка Гапон мотается по всем одиннадцати отделам Собрания и баламутит народ, призывая идти к царю. Это же бессмыслица. То ли дело — забастовка! Красные флаги над головами… Требования созыва Учредительного собрания… Штурм самодержавия — вот главная идея, — аж задохнулся от нахлынувших чувств Шотман.

— Вон главный таран революции бежит, — кивнул на спешащего к ним Дришенко Северьянов. — Явно с утра поднял на приличную высоту благосостояние какого–нибудь трактира.

— Пар из ноздрей хлобыщет как из чайника, — улыбнулся Шотман.

— Дядя Вася, — задышливо стал докладывать подбежавший Гераська. — Всего несколько заводов к стачке не присоединились…

— Да успокойся и переведи дыхание, — доброжелательно похлопал по плечу молодого рабочего Шотман.

— Главное, чтоб трактиры не забастовали, — добродушно обозрел младшего товарища Северьянов. — Ну что там? И не вздумай закуривать, — всполошился он, — ещё полчаса ответа от тебя не дождёшься.

— Да что, дядь Вась, — убрал папиросы в карман Гераська. — За Невской заставой — наш родной Обуховский пашет на самодержавие… Фабрика Торнтона. Мастерские Александровского завода вкалывают.

— Знаем, — вздохнул Шотман. — Людей уже послали на Александровский бить штрейкбрехеров, — сразил наповал незнакомым словом молодого большевика. — А ты, по старой памяти, дуй на Обуховский. Дружков там полно осталось… Вот и остановите работу.

* * *

Полковник Акаши встретился в Лондоне с японским послом Хаяси и одним из руководителей разведки Хукусимой.

— Заместитель начальника генерального штаба Нагаока телеграфировал мне, что Японии как воздух необходим мир, — расхаживал по мягкому ковру посол. — Россия ещё только начала сжимать пальцы в кулак, — встал напротив сидящего в кресле Акаши и убрал руки за спину. — А наш кулак разжимается, — чуть не взвизгнул он, резко выбросив над головой правую руку с разжатыми пальцами. — Русская армия уже насчитывает на Дальнем Востоке триста тысяч человек. Сибирская железная дорога пропускает не четыре, как в начале войны, а четырнадцать пар поездов в день…

— Русские долго запрягают, но быстро погоняют, — со вздохом произнёс Хукусима.

— Не понял, что вы сейчас сказали, — вновь стал топтать ковёр посол, — но точно знаю, что финансовых и экономических трудностей в России нет. Прошлогодний урожай был обилен. Промышленность наращивает производство. Золотой запас за год возрос на сто пятьдесят миллионов рублей, — схватился он за голову. — В то время как наша родина страдает от войны. Мы призвали полмиллиона резервистов, ослабив этим промышленность и сельское хозяйство. Наша армия теряет перевес над русской, которая пополняется свежими войсками. Мы несём потери, а резервов у нас уже нет. Эту критическую ситуацию может выправить лишь внутренняя дестабилизация в России. Вот на что следует направить все усилия, — поочерёдно глянул на Хукусиму и Акаши. — Так считают и наши друзья в Америке. Денег на расшатывание политической обстановки в России они не жалеют. Американский банкир Лёб шумит на всю Америку: «Собирайте фонд, чтобы посылать в Россию оружие! Пусть лавина эта катится по всем Соединённым Штатам! Подлую Россию мы заставим встать на колени. Деньги могут это сделать». Активно поддерживает его и миллионер Шифф. Расскажите, господин Акаши, что вы успели сделать на эти деньги. Ведь известно, что для достижения победы все средства хороши, — патетически воскликнул он и чуть не шёпотом затем добавил: — Даже устранение русских губернаторов, великих князей и самого.., — потыкал пальцем в потолок, но произнести «монарха», не решился — святое слово.

— Сделано уже многое, — хотел подняться из кресла полковник, но был остановлен взмахом ладони с разжатыми пальцами.

Усевшись на диван, Хаяси внимательно слушал военного атташе.

— Налажены контакты с русской оппозицией, особенно эсерами и отчасти с Бундом. А также с финскими националистами и польскими радикалами. Осенью прошлого года мною была профинансирована общеоппозиционная конференция в Париже, принявшая резолюцию о свержении самодержавия.

— Сами того не подозревая они льют воду на японскую мельницу, — вставил, на взгляд посла заумную фразу главный разведчик.

— Труднее на контакты идут большевики во главе с Лениным, — продолжил доклад Акаши, — но и он вчера, четвёртого января, на наши средства выпустил первый номер своей газеты «Вперёд».

— Видимо тоже сторонник лозунга: «Для достижения цели все средства хороши», — вновь высказался Хукусима.

«Мой Бог, — мысленно возмутился посол, — когда же тебя, наконец, русские разоблачат и расстреляют», — ласково улыбнулся шпионскому начальству.


Еще от автора Валерий Аркадьевич Кормилицын
Излом

Роман В. Кормилицына «Излом» – попытка высказаться о наболевшем. События конца двадцатого века, стёршие с карты земли величайшую державу, в очередной раз потрясли мир и преломились в судьбе каждого нашего соотечественника. Как получилось, что прекрасное будущее вдруг обернулось светлым прошлым? Что ждёт наших современников, простых рабочих парней, пустившихся в погоню за «синей птицей» перестройки, – обретения и удачи или невзгоды и потери?Книга, достоверная кропотливая хроника не столь отдалённого прошлого, рассчитана на массового читателя.


Разомкнутый круг

Исторический роман «Разомкнутый круг» – третья книга саратовского прозаика Валерия Кормилицына. В центре повествования судьба нескольких поколений кадровых офицеров русской армии. От отца к сыну, от деда к внуку в семье Рубановых неизменно передаются любовь к Родине, чувство долга, дворянская честь и гордая независимость нрава. О крепкой мужской дружбе, о военных баталиях и походах, о любви и ненависти повествует эта книга, рассчитаная на массового читателя.


На фига попу гармонь...

Весёлое, искромётное повествование Валерия Кормилицына «На фига попу гармонь…» – вторая книга молодого саратовского прозаика. Жанр её автором определён как боевик-фантасмагория, что как нельзя лучше соответствует сочетанию всех, работающих на читательский интерес, элементов и приёмов изображения художественной реальности.Верный авторский глаз, острое словцо, динамичность сюжетных коллизий не оставят равнодушным читателя.А отсмеявшись, вдруг кто-то да поймёт, в чём сила и действенность неистребимого русского «авось».


Держава (том первый)

Роман «Держава» повествует об историческом периоде развития России со времени восшествия на престол Николая Второго осенью 1894 года и до 1905 года. В книге проходит ряд как реальных деятелей эпохи так и вымышленных героев. Показана жизнь дворянской семьи Рубановых, и в частности младшей её ветви — двух братьев: Акима и Глеба. Их учёба в гимназии и военном училище. Война и любовь. Рядом со старшим из братьев, Акимом, переплетаются две женские судьбы: Натали и Ольги. Но в жизни почему–то получается, что любим одну, а остаёмся с другой.


Держава (том второй)

Роман «Держава» повествует об историческом периоде развития России со времени восшествия на престол Николая Второго осенью 1894 года и до 1905 года. В книге проходит ряд как реальных деятелей эпохи так и вымышленных героев. Показана жизнь дворянской семьи Рубановых, и в частности младшей её ветви — двух братьев: Акима и Глеба. Их учёба в гимназии и военном училище. Война и любовь. Рядом со старшим из братьев, Акимом, переплетаются две женские судьбы: Натали и Ольги. Но в жизни почему–то получается, что любим одну, а остаёмся с другой.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.