Дерзай, дщерь! - [62]
В ХХ веке женская борьба приобрела все болезни политического движения; феминистки беспокоились уже не о евангельских основаниях равноправия, а об экономическом статусе, требуя освободить их от грязной, неприятной и, главное, «непроизводительной» домашней работы, а также восставали против «насильного материнства», начисто забывая, что у плиты и колыбели женщину ставит – любовь. Марксистская мораль превзошла самые радикальные взгляды самых отъявленных бунтовщиц: в 1924 году Коминтерн постановил легализовать аборты, сделать свободными разводы и отменить, как буржуазный институт, семью.
Большевики обещали предоставить женщине полную возможность разносторонней деятельности в соответствии с ее способностями и возможностями [217]. На деле вовлечение в строительствоновой жизни обрело, как всё у них, принудительный характер; «неактивная» мать семейства, дама непролетарского происхождения, работница, уклоняющаяся вступать в партию, крестьянка, отказывающаяся произносить речи на собраниях, стали безусловно отрицательными персонажами советской печати. В 1932 году домашних хозяек моложе 56 лет лишили хлебных карточек, и женщины, естественно, пошли на работу; тут, что верно то верно, установилось «равноправие»: социализм открыл женщинам доступ на вредные химические производства и физически тяжелые отрасли, например, строительство дорог. Все годы советской власти, вследствие низких зарплат, женщинам приходилось нести как минимум тройное бремя: трудиться на производстве или в учреждении, исполнять обязательные общественные нагрузки, растить детей и вести домашнее хозяйство.
Нацистский режим в Германии, как известно, уничтожил все завоевания европейского феминистского движения, ограничив существование женщины «тремя К»: Kirche, Kinder, Kuche – церковь, дети, кухня. А сколько сегодня на планете женщин, вынужденных скрывать свое тело под покрывалом (никабом, паранджой) ради охранения сверхцеломудренных мусульманских мужчин от угрызений плоти: они, видите ли, «жалуются, что выставленная напоказ женская привлекательность отвлекает их от работы, не дает сосредоточиться на серьезных мыслях, даже мешает принимать еду в ресторане» [218]!
«Женщина в хиджабе – лицо ислама»! «Хиджаб – венец женской красоты»! «Шагайте по жизни в хиджабе»! «Хиджаб – мудрость Всевышнего»! Он «создает психологический комфорт», т.к. под ним удобно скрывается уродство и старость, во-вторых, никому не приходится «испытывать беспокойство при виде женщины красивее себя» (!). Платку приписывается непомерное, магическое значение: он «оберегает от собственного естества и шайтана», предотвращает домашние ссоры и даже помогает вспомнить суры Корана! Женщине по имени Наталья, Галина, Елена надо действительно глубоко укорениться в исламе и ослепнуть, чтобы утверждать, что «ношение хиджаба уравнивает женщину с мужчиной» и «до сегодняшнего момента никто больше не предоставил женщине подобного равноправия» [219].
В Европе они требуют от «демократического общества» права самим решать, как выглядеть и одеваться, но в арабских странах женщина абсолютно и безоговорочно подчинена отцу, брату, мужу и всегда покорна, из страха заключения, бичевания, закидывания камнями. В Иране при Хомейни 20 тысяч женщин, нарушивших крутые законы шариата, были приговорены к смертной казни. Широкую огласку приобрела история Суад, девушки из Палестины, сожженной заживо за «преступление против чести семьи» [220]. Между тем теоретики Корана уверяют, что их женщины весьма довольны и совершенно счастливы, поскольку в исламе высокая честь утолять желания мужей оценивается не ниже государственной, общественной или культурной деятельности.
Ортодоксальный иудаизм также суров по отношению к женщине: с женой можно развестись без ее согласия по любому ничтожному поводу, например, жадно ест, растолстела, разбила блюдо, и лишить ее всех прав на детей. Талмуд определяет пределом женских мечтаний стать в загробной жизни скамеечкой под ногами своего мужа.
При всех перехлестах феминизм веками отстаивал всего-навсего экономическое, юридическое, политическое и социальное равенство полов, исходя из убеждения, что ценность мужчин и женщин перед Богом, законом и государством одинакова, но на сегодняшний день в русле американской идеологии выродился в антимужское движение, нечто сверхрадикальное, уродливое и опасное, хотя и прикрытое политкорректной словесной кодировкой.
Дошло до перечеркивания физиологических половых различий, разрушения традиционной семьи, отказа от деторождения, грубых оскорблений, к примеру: «каждый мужчина в глубине души знает, что он никчемный кусок дерьма, обуреваемый животными чувствами…» и дурацких нападок, вплоть до рекомендаций «уменьшить их численность до 10 процентов от общей популяции» [221]. Женщины занялись совсем не женским делом: агрессивным насаждением ненависти.
Увлекшись ролью жертвы, феминистки размежевались с мужчинами по всем мыслимым направлениям, пытаясь выделить специфически женские язык, жесты, цветовые предпочтения, память, речь, письмо; поделили даже историю человечества: появилась женская антропология, женская этнография, женская литература, венцом надо считать «Историю женщин» в пяти увесистых томах, которую следовало бы назвать «Историей подавления и угнетения».
